Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Вчера ввечеру был я у Голицыной, очень поздно там заболтался, говорил много о Москве. Она тебе будет писать, чтобы благодарить за почтальона, коим очень была довольна дорогой. Письмо ей отдали. Она, может быть, опять поедет в Москву.

Нечаянно зашел я вчера в театр; давали «Прекрасного Иосифа» Мегюля; очень обрадовался, найдя там Жуковского, который очень тебе привержен и целует тебя. Из театра заходил к нему (он близко от меня), а от него пустился к Голицыной. Вчера, идучи от Фонтона (который с женой был уже в театре, и оба прыгали на стуле от радости слышать оперу), попалось мне странное явление на Перспективе. Старик с седой бородою идет вприпрыжку. Андреевская и Георгиевская звезды, военный шитый мундир, вместо камзола жилет атласный синий, без шляпы и шпаги, сгорбившись. Вдруг остановился, начал кланяться в землю перед Казанскою. Увидев меня, начал меня крестить и целовать. Кто это, Суворов? Нет, кто же? Князь Григорий Семенович Волконский, шедший в этом убранстве домой из Невского монастыря, где был вынос тела князя Куракина. Точно мертвец. За ним так и шла толпа народу, а он идет, как будто танцуя польский, но один, даже без лакея. Экий чудак!

Закревскому вверена должность начальника главного штаба на время отсутствия государя. Князю Якову Ивановичу Лобанову пожалован 1-й Владимир. Кожухов – губернатором в Курск. Меттерниха отец умер в Вене.

Во вторник едет государь, в среду императрица Мария Федоровна, а в четверг императрица Елизавета Алексеевна. Похороны Куракина были великолепны. Весь двор был и великий князь. Службу отправлял преосвященный.

Был я в Эрмитаже, который показывал мне сам Лабинский. Привезли государю большой портрет Веллингтона, заказанный Жерару. Удивительная работа, во весь рост; говорят, что только не говорит. Я очень рад, что имею теперь понятие об этой славной роже. В Эрмитаже также славный американский ворон, привезенный Сверчковым из Рио-де-Жанейро.

Александр. Петербург, 27 августа 1818 года

Я явился к Гурьеву по его назначению; не тут-то было, и этот с утра улизнул в Царское Село. Экая беда! Но все сносно, как подумаю, что дело-то в шапке; день-другой можно подождать, чтобы было в карманах. Я видел славный парад поутру, 36 000 под ружьем. Чудо что за войско. Время было прекрасное. Народу тьма на Семеновском поле. Государь был доволен. Я видел государя, едущего домой в коляске с принцем Гомбургским, и по поклону кажется, что он меня узнал. Сегодня большой день для меня. Я праздновал его у Марьи Любимовны, обедал там и с Resiga da Rusiga пил здоровье своей дорогой именинницы. Мартынов согласен на все, что хочешь, по 6000 рублей, хоть и расписки не давай. Сердит на князя Петра Михайловича, что не отдал государю какой-то альбом; он было к Милорадовичу, тот за все взялся и ничего не сделал, и гневен, как индейский петух.

По всем вероятностям, мы выезжаем с Закревским в четверг поутру. Я в восхищении, что пускаюсь в бесценную Москву. Закревский, кажется, флегматик, а одно кричит: «У тебя то и дело письма из Москвы, а я, по милости твоего брата, ничего не получаю», – а в другое время говорил, что Толстова люди пропивают деньги и письма на почту не отдают. Вольно им не адресовать их через тебя. Завтра с милым Закревским, Тургеневым и Жуковским обедаем у Лонгинова. Тургенев невесел. Его все поздравляют с лентою, которой до сей минуты не получил, да и не ожидает, а были многие милости вице-губернаторам. Рынкевичу – 3-го Владимира. В Комиссии прошений много награждений: от Лобанова до последнего. Славному Кикину дали в третий раз алмазную Анну, а потом сказали, что это ошибкою. Гурьевские также награждены. Узнаю подробнее завтра от Закревского, который ночует в Царском Селе. Я встретил на улице Козодавлева, он завалил комплиментами: «Сделайте милость, еще раз отобедайте у меня до отъезда вашего завтра». – «Невозможно!» – «Во вторник». – «Я дал слово». – «В среду?» Нечего делать, а скучно таскаться на дачу: теряешь целый день, а мне в четверг улизнуть хочется. Наши портреты все гуляют. Беннер хочет над моим еще поработать один сеанс. Он тебя превозносит до небес за подписчиков и говорит всем: «Благодаря моему благодетелю, московскому почт-директору, даже казаки подписываются». Мы втурили и Калинина в подписчики. Бланкеты тебе пришлет со мною. Вот кто уехал за Нессельроде: Стурдза, Северин, Гульянов, Холщенский, Сакен, а Миллер уже там с графом Каподистрией, и фельдъегерь Солонин, которого я у Закревского выпросил; ему даст граф чин. У бри опять остается калифом. Шулепову хотелось на конгресс, Шатонеф хочет ехать в Москву жениться. У меня не хватило духу навестить Северина, который все еще безутешен.

Кто ко мне явился вдруг ввечеру? – Добрый Мишо; уж он целовал меня, уж говорил о тебе, плакал от радости, узнав, что мы поустроили дела наши. Он будет, может, в Москву, ежели не помешает ему какая-то комиссия, в которую он посажен с великим князем Николаем Павловичем. Какой это бесценный малый!

Я был сейчас у Дмитрия Александровича, он дал мне записку в Кабинет, для получения денег, которые выдадут мне завтра, в 9 часов утра. Я был и в Кабинете; там начальник Литке, добрый человек, предлагал и сегодня дать 50 тысяч, но лучше взять вдруг. Спасибо Гурьеву, который на себя взял дать мне всю сумму, хотя я не имею от тебя доверенности. Обязательство подписал я один; ты подпишешь также в Москве, и я его доставлю Гурьеву: так условлено у нас.

Александр. Село Граблино, 3 марта 1819 года

Время прехолодное, с метелью. Ефим мне сделал сюрприз, пристроив возле себя четыре хорошеньких комнаты; только нет двойных рам, и везде дует. Перешел бы к нему, но, на беду, дочь его родила дочь Анну, которую я вчера и крестить должен был. Добрый старик, и я очень доволен им. За барский рубль рад удавиться, и надобно правду говорить, этот человек из всего делает доход.

Я ожидал, что строение на Кузнецком мосту подвержено будет многим неудобствам, и лучше оставить другим попечение построить дворец и лавку для Наташеньки Сихлеровой, которой прошу кланяться от меня [163] Знаменитая впоследствии мастерица мод, содержавшая богатый магазин в Москве на углу Большой Дмитровки и Камергерского переулка. Через братьев Булгаковых много иностранцев водворилось и разбогатело в России. . Я ее не забыл, хотя здешние еврейские лавки ничем не напоминают московских магазинчиков. Лучше бы знаться с Фишерами и Цикл ерами, чем с винокурами и жидовками; лучше бы побывать в Горенках и любоваться на японские розаны, нежели таскаться по винокуренным подвалам и с отрыгательницами ожидать перегару, недогару и браковки вина. Но будет и на нашей улице праздник. Приеду и я отдыхать на лаврах, осыпанных овсом и намоченных вином.