Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Александр. С.-Петербург, 15 августа 1818 года

Между нами. У Гурьева пережидал, верно, часа полтора, и доложить никто не хотел, хотя мне и велено им самим быть. Докладчик, камердинер Чоков (кажется), возразил мне, как будто бы сам был министр: «Дмитрий Александрович изволит заниматься вчерашними докладами у государя». Колокольчик. Вбегает в кабинет Чоков, погодя выходит. «Пожалуйте», – говорит мне. Вхожу. Гурьев объясняется медленно и как бы лениво. «Но-с (а не «ну-с», как кузина), – сказал он, – видел я вчера императора. Император долго беседовал со мною о вашем брате, коего хорошо знает… Но-с! Заем по вашему желанию, то есть без процента, не может сделаться, это вещь несбыточная с тех пор, как император не имеет иного источника денежных средств, кроме казны… Однако император захотел вам помочь, и вот как это устроилось… Но-с! Его величество сам делает заем у Кабинета, уплачивая ему проценты; таким образом, он берет суммы, чтобы давать их в качестве займа лицам, коих он знает особенно и как людей честных… Но-с! Вот так пожаловал государь генерал-адъютанту князю Щербатову 100 тысяч рублей, и это довольно стоило труда… Вот так и вам приказал выдать 150 тысяч рублей, которые вам уплачивать будет очень легко, потому что первые три года не будем с вас взыскивать ничего, а шесть процентов легче вам платить, чем десять, а может быть, и более, ежели имеете дело с купцами… Залога государь не хочет никакого от вас; следовательно, вы можете имение ваше заложить где хотите и получить за оное также большую сумму… Но-с! Вот что было вчера решено».

Я рассыпался в благодарностях, уверяя его, что его имя будет произноситься в нашем семействе как имя благодетеля, что я умоляю его еще о двух милостях, кои довершат мое спокойствие. – «Но-с, что?» – «В конце сего месяца мне надлежит уплатить большие суммы, и я заклинаю ваше превосходительство окончить дело прежде отъезда императора». Он мне отвечал: «Это само собою. В понедельник у меня работа (и думаю, последняя) у императора, я дам ему подписать указ». Я сделал глубокий поклон и возобновил мои благодарности, когда он меня спросил: «Что вы еще желаете от меня? Вы у меня просили две вещи». У меня вон из головы другая просьба, но вспомнил ее, к счастью: «Умоляю также ваше превосходительство, чтобы срок получения 150 тысяч рублей не был отдаленным». Он останавливается, размышляет и отвечает: «Как только указ будет подписан, я вам вручу разом всю сумму. На чье имя хотите вы, чтобы я написал указ?» – «Да на имя брата моего или же нас обоих». – «Сделайте мне записку и принесите этим вечером: я вас познакомлю с моей женою».

Он меня очень долго продержал. Еще мне сказал: «Что вам должно доставить много удовольствия (особенно много, ибо приобретаем и проглатываем состояния)… но-с!.. это мнение о вас императора и особливо о брате вашем, о коем его величество много мне говорить изволил». После показал он мне кучу шкатулок и другие драгоценности, коим назначалось отправиться с императором. Это великолепно! Откланялся, запер дверь; кричит мне Дмитрий Александрович вслед: «Минуточку, господин Булгаков!» Останавливаюсь, и он мне говорит: «Прошу вас сохранить для себя одного все, что я вам сказал, это воля императора; у нас есть на то причины». Я обещал и прибавил, что всем скажу, будто его превосходительство просил меня прийти на следующей неделе, а там выеду в Москву сразу после подписания указа. Вот тебе вкратце вся эта история.

Надобно молчать. Я, вероятно, не напишу жене, ибо желаю ей сделать сюрприз своим неожиданным возвращением к 26-му числу и сам ей все перескажу лучше. Ну, дай Бог государю здравствовать! Хвала Гурьеву и Нессельроде!

Только Нессельроде чудак. Вообрази, что он, по возвращении из Царского Села, все знал, мне не написал, меня видел и не сказал ни слова! Каподистрия не утерпел бы! Размышляя об этом займе, я нахожу, что 150 тысяч без процента, но с залогом – то, что 150 тысяч без залога с процентами. Разница небольшая; а мы точно теперь оживем: 1) почти квит с долгом, 2) имеем дело с одним государем, 3) платим вместо десяти шесть процентов, 4) нет переписок, скучных разговоров, просьб, векселей, маклеров, лишимся целого стада этих проклятых кредиторов. Черт с ними теперь, буду себе жить припеваючи и устраивать имение, примусь за дело Фавстово и ежели и это кончу, то поеду предоволен. Да! Нессельроде сказал я, что верхом счастья своего почел бы, если бы мог государя лично благодарить. «Что же, – отвечал мне граф, – обещаю вам сказать это послезавтра императору, передам ему ваши слова». Теперь мы квиты: ты мне дал первое хорошее известие, заключавшееся в Каподистрии письме, а я тебе даю последнее, коронующее дело, – квит.

Александр. С.-Петербург, 16 августа 1818 года

Удивительный мне сделали прием Козодавлев и его Анна Петровна. Щербатов и жена его очень любезны. Старый Гавинье играет тут ту же роль, что Рушковский; все прекрасно, все очень хорошо! Но рассказать все фразы не было бы конца. Много было, и за столом пили твое здоровье. Они очень заинтригованы причиной моего приезда сюда. Я все говорю про банк. Козодавлев сказал мне: «Я протестовал против остановки строения братца вашего до 1820 года, зная, что он это желает». Я отвечал, что твоя квартира прекрасная, что она остается, а что ты хлопочешь, имея только в виду пользу твоих подчиненных и казны, что, впрочем, на то была воля государева; ежели его величеству угодно будет отменить, то нечего, как исполнять волю его.

Икру красную подавал за столом особенно, как чудо какое, а полынковое вино бережет для себя одного. Я сказал

Осипу Петровичу, что ты пришлешь ему еще вина, имея его много, потому что вытекло дорогою его последнее. Осип Петрович немного повесил нос, боится всех этих перемен; водил меня по целому дому. Узнав, что люблю шампанское, славным меня потчевал; вина его хороши очень, и ко всякому есть фразочка: «Это фаворитина Питта славного». Посылая малагу консулу испанскому, вскричал: “Ессо 1а сага patria!” Анна Петровна очень приятная болтушка и собирается прислать тебе в обмен рябушки и корюшки. Я провел очень приятно время свое и поеду еще раз обедать. Ездил я с Мечниковым, который открылся мне, что ждет от меня сестры Лизы, а от нее место Калинина! Каков! «Куда же Калинина?» – «В сенаторы! – вскричал он, махнув рукою. – В сенаторы; у него 100 тысяч наличных денег, кроме вещей; в сенаторы его, старика!» Эта претензия доброго Мечникова премного меня позабавила. Дочь графа Головина идет за Фредро, польского генерала. Ну, прощай; я – человек! Опять Фонтон явился и час меня мучил; хорошо, что прежде успел написать; он и теперь болтает, а я доканчиваю письмо.

Александр. С.-Петербург, 17 августа 1818 года

Умно очень сделали мы, что решили скоро мою поездку сюда; три дня позже было бы уже затруднение, ибо нельзя знать, будет ли Гурьев после этого понедельника еще допущен к государю. Лобанов две недели этого ждет и не может получить. В первый доклад дело устроено, положено, во второй подпишется указ, а там примусь за банковое дело; но ежели увижу, что пойдет в завязку, то препоручу Журавлеву, а сам качай в Москву! Божья рука все это устроила, к нашему спокойствию. Остается нам в Москве жить припеваючи. Дом – дело десятое, но отдавать не следует никак, по совету всех здешних.