Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Анстета нет здесь, а может, будет еще; но жаль, что графиня Нессельроде сюда не будет. Ренан уговорил ее ехать лучше в Эмс, верно, потому, что сам туда поехал. И Каподистрии не будет. Дамм, доктор его, сказывал, что он берет воды в Виченце, а оттуда поедет в Париж.

Хитров умер во Флоренции и оставил, говорят, жену [Елизавету Михайловну, дочь князя Кутузова, в первом браке графиню Тизенгаузен] в прежалком положении, с долгами и без копейки. Смерть его была очень мучительна и продолжительна. На сих днях ожидают прусского наследного принца, на которого наехали мы в Бреславле.

Богатая земля! Изобилие! Мой Васька набивал себя все фруктами. Как мы раз смеялись! Иду со двора, Васька у ворот покупает и ест вишни; через час ворочаюсь домой, Васька опять ест вишни. – «Смотри, ты не объешься?» – «Ничево-с!» – «Ну, охотник ты, брат, до вишен?» – «Да дешевы!» Вот так по-русски!

Александр. Карлсбад, 21 июня 1819 года

Во вторник давал Уваров Федор Петрович славный бал в Саксонской зале, просил меня внести оживление, но не было нужды: все были очень веселы и плясали до двенадцатого часа, что тут является беспримерным распутством. Я сделал несколько туров вальса; пришлось, ибо и Федор Г., и сам Уваров, и наследный датский принц, и принцесса, которая очень красивая женщина, и две принцессы Мекленбургские, – словом, все танцевали и вальсировали. Наш милый старик Блюхер надел все ордена и, дабы сделать приятное хозяину, налепил большую бриллиантовую Андреевскую звезду. Так себе отличаемся в польском, что любо, с припрыжкою, как тот польский пан староста в Вильне.

Я познакомился с молодым Стюрмером, который очень тебя любит и хвалит тебя. Ты знаешь, что он был комиссаром австрийским на острове Св. Елены, откуда недавно приехал. У него жена француженка, очень хороша собой и мила. Я на балу более часа с ним болтал, а вчера обедали у Блоома вместе. Он мне рассказывал очень много любопытного о Наполеоне, которого никак не мог видеть, и Бальмен также. Этот взбесился и уехал оттуда в Англию. Комиссары набросились на губернатора, чтобы тот отвел их к Наполеону, их должности обязывали их его повидать и убедиться, что милейший человек там. Наконец Наполеон велел им сказать, что примет их всех утром, когда сидит на стуле с дыркою. Натурально, никто категорически не захотел через это пройти. После множества переговоров губернатор объявил, что придется ему допустить-таки к себе комиссаров, а тот отвечал: «Даю вам слово чести, что, ежели хоть один из них войдет ко мне, я вышибу ему мозги собственной рукою, как и предупреждаю вас о том наперед; вся ответственность на вас. Держите меня тут сколько хотите, но я не желаю никого видеть».

Он там в заточении точно как бы во дворце в Париже и с окружающими его обходится чрезмерно туго. Бертран должна была у него обедать в два часа. Было два часа, ее нет. В ту минуту, что он пошел за стол, она явилась. Он ей сказал, увидев ее: «Подите вон, и чтоб это было в последний раз, что вы у меня обедаете; сие научит вас наперед быть точною, уж лучше это, чем болтать о политике!» Стюрмерша говорила той, что удивляется, зачем она остается тут и зачем они не переберутся в Европу. – «Что же вы хотите, чтобы мы подпали под гнев императора?» Что может сделать один человек? Боятся в Европе мщения человека, заключенного на острове Св. Елены!..

Когда будем вместе, многое тебе еще расскажу. Стюрмер будет товарищем Полетики в Америке; но, кажется, он караулит здесь Меттерниха, чтобы избавиться от этой миссии, и с помощью милой жены своей, верно, в этом успеет. Третьего дня приехала сюда графиня Браницкая; она будет пить воды. Я ее еще не видал. Сегодня приехал прусский наследный принц, проездом в Мюнхен. Блюхер ему готовил праздник, который завтра будет дан, ежели принц не сегодня же уедет. Тебе очень кланяется старик Будберг. Я его люблю, и иной раз под вечер ходим с ним играть в вист. Он живет с Рихтером; это новое знакомство, но я тотчас его полюбил по отзывам его о тебе. Вчера играл я в квиндичи с Голицыными, Валевским и со стариком почтенным. Они играют в большую, но мне позволили войти с тремя червонными. Зачали играть пополам с Волковым, и менее нежели в час выиграл я у Блюхера 22, да 40 с лишком у тех, да и полно! Сегодня пошел себе покупать на выигрыш. Блоом сказывал мне вчера, что Нессельроде и Каподистрия прожужжали ему тобою все уши. Мы все очень согласны в том, что надобно тебе быть тут с нами. Я говорил Блоому, что он относится к русским как к датчанам. Оба принца Шварценберга также мне все время говорят о тебе. Вот Голицын пришел, весь экипированный, и не дает мне страницу окончить. Я тебе отправлю письмо это с Вяземским.

Александр. Карлсбад, 24 июня 1819 года

Я, благодаря Бога, не жалуюсь на свое здоровье: все мне говорят, что у меня сделалось совсем другое лицо. Порядочная жизнь меня оживляет сильно. Встаю в половине шестого, а в 10 уже сплю; не ужинаю, 15 часов в сутки на ногах (посчитал), не чувствую усталости… Я этому рад. Еще человек, который тебя до небес превозносит, и тотчас ко мне подошел, узнав, кто я: А.П.Ермолов [это не Алексей, а Александр Петрович Ермолов (ум. 1836), бывший короткое время любимцем Екатерины Великой (1786)], вот и карточку прислал сейчас. Он говорит, что не забудет никогда все твои одолжения. Взявши здесь воды, он опять возвращается в Париж. Я бываю у Браницкой, которая не может говорить о батюшке покойном равнодушно. Она все сердится, зачем ее сюда привезли. «На что мне, батюшка, воды? – говорила она мне. – У меня один доктор, одно лекарство: Михаил Семенович Воронцов» [в апреле того года женившийся на ее дочери, графине Елизавете Ксаверьевне]. Она в восхищении от зятя своего, но тот ее не любит. Здесь, по несчастью, невозможно удалиться от общества: воды по утрам делают вас всем доступным. Вчера пришлось участвовать в увеселительной прогулке наследного принца Датского. Принц и его очаровательная жена оказали мне честь своим приглашением. Как не ехать? Я что-то отстал от дам, а более люблю мужскую компанию, а есть здесь приятные женщины.

Но я не пускаюсь и отстал от любезничества; более с Волковым, князем Федором Голицыным, Давыдовым Василием Львовичем, Федором Петровичем Уваровым, Рихтером и прочими русскими. Приехал Еремка Бонапарт, был в нашем Нейбрунне, но я его не видал еще. Вчера у Элизы Баччиоки сделался обморок, и рвать ее стало, она чуть меня с ног не сшибла; презлая фигура и шатается с царскою свитою, как во время оно.

На днях ждут Людовика Б. Это будет венецианский карнавал Вольтера. Добрый наш Блюхер уехал. Мы его все подговаривали в Москву. «Я слишком стар», – отвечал он. «А если, ваша светлость, французы воротятся?» – «О! Тогда вы пошлете за мною, и я тоже прибуду». Карлсбад воскресил Блюхера, но бедный Шварценберг плох. Этим утром он опять говорил мне о тебе.