Олег Гриневский - Тысяча и один день Никиты Сергеевича

Поначалу Хрущев колебался. Американцы даже подумали, не боится ли он, что его взорвут вместе с вертолетом или, чего доброго, выбросят из него. Однако, узнав, что Эйзенхауэр будет его сопровождать, Хрущев согласился. Президент разложил карту на коленях и попросил пилота лететь низко, чтобы гостю хорошо было видно скопление автомобилей в час пик. И действительно, тысячи служащих — кто пешком, кто в автобусах, но большинство в автомобилях, растекались по домам. Вашингтон необычный город. Ни в пригородах, ни тем более в центре не увидишь фабричных труб. Это город чиновников, государственных учреждений и юридических контор.

Но если все увиденное и произвело впечатление, то Хрущев не показал этого. Во время полета он не проронил ни слова. Но десять дней спустя на ферме Эйзенхауэра в Геттисберге он неожиданно вернется к этому полету:

— Да, меня потрясло то, что я увидел. Но потрясло бессмысленностью. Это бесчисленное количество машин является лишь пустой тратой времени, денег и усилий.

— Хорошо, — возразил Эйзенхауэр, — но дороги-то наши произвели впечатление?

— Нет, — ответил Хрущев. — Мы не нуждаемся в таких дорогах потому, что советские люди живут близко друг от друга. Они редко передвигаются, и им не нужны автомобили. Американцам, по моим наблюдениям, не нравятся места, где они живут. Они в постоянном движении и все ищут, куда бы еще поехать. А индивидуальные дома стоят дорого, требуют куда больших затрат для отопления и содержания, чем многоквартирные дома в Советском Союзе.

А в целом экскурсия на вертолете ему понравилась, и он приказал закупить три такие машины для собственных нужд.

Вечером все того же долгого дня Эйзенхауэр давал официальный обед в Белом доме. И тут — первый дипломатический казус. По строгим обычаям протокола форма одежды — белый смокинг.

— А что это? — спросил Хрущев. — Давайте посмотрим.

Принесли несколько образцов на выбор. Он примерил, и даже выдержанная челядь не удержалась — расхохоталась. Перед зеркалом стоял огромный белый живот на коротких толстых ножках. Над животом возвышалась круглая лысая голова, на которой природа своим острым резцом изваяла грубые черты простого крестьянина. Тяжелые руки торчали из элегантных рукавов. И все это сооружение венчалось раздвоенным хвостом. Пингвин и тот выглядел куда элегантней.

Хрущев был обескуражен:

— Я эту буржуазную одежду носить не буду! Для чего она нужна? Какую функцию несет? Работать в ней нельзя, за станок не встанешь, в поле сеять не выйдешь — мешать будет. Ее капиталисты для собственного развлечения придумали. А я в их игры играть не буду. Так и передайте это Эйзенхауэру — я приду в пиджаке, как простой рабочий.

Все дружно поддержали вождя. Даже светский Меньшиков, грешивший хождением в буржуазных одеждах, решил не выделяться. Только Шолохов, пользуясь положением придворного писателя, сказал:

— Что вы, Никита Сергеевич, в сельском хозяйстве фрак очень даже нужная вещь. В гражданскую войну одна барыня из Ростова, когда совсем оголодала, пошла по нашим донским станинам свои платья распродавать и мужнин фрак прихватила. Юбки и кофты там разные наши бабоньки в момент расхватали. А фрак не берут. Совсем барыня отчаялась, как вдруг увидел фрак один казак и говорит:

— Беру. Даю за него мешок картошки. А еще принесешь — два мешка дам.

— А зачем он вам? — удивилась барыня.

— Как зачем? — тоже удивился казак. — В нашем крестьянском деле хвостатка вещь необходимая. Пахать в ней удобно. Спереди не мешает и сзади не дует. Так что неси еще хвостатку.

— Вот, вот, — сказал Хрущев, — хорошо народ определил — «хвостатка». Так и скажите Эйзенхауэру, что Хрущев хвостатку носить не будут.

Жена Эйзенхауэра Мамми, когда узнала про бунт Хрущева, рассердилась и сказала шефу протокола:

— Вы знаете, что они решили надеть обычные костюмы на государственный обед. Мой муж оденется так же, если, конечно, я ему позволю.

Но Эйзенхауэр все равно встретил гостей в белом смокинге. Он провел Хрущева и членов его семьи на второй этаж в свои личные апартаменты. Там их ждала вся большая семья Эйзенхауэров. Хозяева стали показывать комнаты. Почему-то долго стояли у кресла, в котором президент по вечерам смотрит телевизор.

— У меня такого места в доме нет, — то ли с шуткой, то ли с укоризной сказал жене Никита Сергеевич.

Потом спустились вниз, в большой зал Белого дома, где уже был накрыт огромный стол на сто персон в виде гигантской перевернутой буквы «Е». Он был украшен желтыми хризантемами, сервирован золотом и серебром. Первая леди приказала подать чисто американское меню: дыню с ветчиной и жареную индейку со смородиновой приправой. Играл оркестр.

Перед Хрущевым, как на параде, прошла вся американская правящая элита. И каждого Никита Сергеевич постарался уколоть в разговоре. Сенатору Линдону Джонсону сказал:

— Знаете, я никогда не мог уловить какой-либо разницы между двумя американскими партиями — республиканской и демократической.

Но высокий и вежливый Аллен Даллес — шеф ЦРУ, — в свою очередь, решил подковырнуть Хрущева. Со значением он сказал ему:

— Может быть, иногда вы смотрите некоторые мои разведывательные сообщения?

— Думаю, мы получаем одну и ту же информацию от тех же самых людей, — бросил Хрущев озадаченному разведчику.

Тот, однако, нашелся:

— Может быть, мы соединим наши усилия…

— Да, давайте покупать разведывательные данные вместе и тем самым экономить деньги. Тогда и вы и мы будем платить этим людям только один раз.

Постепенно вокруг Хрущева собирается плотное кольцо гостей. Начинается полемика. Президент Эйзенхауэр зорко следит за тем, чтобы она не выходила за пределы допустимых приличий. В самый разгар он полушутливо вмешивается:

— Бросьте, вам все равно не переспорить Хрущева!

И так до половины двенадцатого ночи. Хозяин явно пренебрег строжайшим распорядком своего дня, предусматривающим покой и сон в половине одиннадцатого.

Рано утром на следующий день Хрущев как ни в чем не бывало вышел из парадных дверей Блэйр-Хауза подышать свежим воздухом. Он приветливо улыбался и махал рукой ранним прохожим и фотографам.

А день обещал быть напряженным. В 9.30 Хрущев был уже в Белтсвилле, под Вашингтоном, где расположен исследовательский центр министерства сельского хозяйства. Только-только разошелся Никита Сергеевич, чтобы поучить американцев, как надо разводить свиней и овец, а уже надо уезжать. В 12.45 он в Национальном клубе печати. Его проводят в отдельную комнату для почетных гостей и предлагают стакан виски с содовой водой.

День жаркий, Хрущеву хочется пить. Он берет стакан, делает большой глоток и морщится. Журналисты, которые следят за каждым его движением, тут же набрасываются на него: