Юлия Варенцова - Люди неба [Как они стали монахами]

Я ведь сорок дней не имела права снимать облачение. Отец Илий сказал, что если будет сложно, можно в мирском. Когда пришла в монашеском в учительскую, у всех был шок, а когда вошла к директору, думала, он меня уволит. Он был человек нецерковный. Я к нему зашла в облачении, он взглянул, что-то пишет, а я ему говорю: «Я приняла постриг». – «Ну и что»? – «Я в монашество». – «И ты что, уходить собираешься? Где я психолога найду среди учебного года?» – «Нет, уходить не собираюсь. Я должна ходить в облачении». – «Ну и ходи».

Все спрашивали, как меня теперь называть. Педагоги долго не могли перейти, на работе долго называли Надежда Константиновна. А вот студенты, как ни странно, для них это как игра, они очень быстро стали говорить «Мать София». А директор всю жизнь, я много лет еще проработала, называл меня Надеждой Константиновной. Меня почему-то это очень огорчало. Не знаю почему, мне очень хотелось быть Матерью Софией. И сейчас, когда мне звонит какой-нибудь чиновник, который знал меня раньше, и говорит «Надежда Константиновна», мне надо несколько секунд, чтобы понять, что это я, что это ко мне обращаются. Это уже не я. Это не просто я забыла, это вообще не я. Я у батюшки спросила: «А как мне им говорить, что вот это я, что меня зовут теперь вот так?» И он сказал мне: «А скажи, что она умерла». Я, правда, говорила это человеку в лицо, объясняя, что умерла – это значит постриг, смерть одного, рождение другого и так далее, но однажды сказала это по телефону. Мне позвонили и сказали – «Надежда Константиновна», а я вроде в шутку говорю: «Она умерла». У человека на другом конце телефона был шок.

Татьяна, дочь монахини Софии:

– Говорят же, что человек постригается, ему дают новое имя, и умирает прежний и рождается новый. Действительно, это был совершенно другой человек, она даже внешне изменилась. И ее духовник, что ее постригал, и все, кто видел, говорили, что человек просто преобразился. И когда мы встретились, я ее не узнавала, это в прямом, физическом смысле чувствовалось. Мама какое-то время была достаточно молчалива, в течение полугода, мало говорила. И я очень горевала, мне иногда раньше хотелось, чтобы мама была сдержанней, не такой эмоциональной. И когда я утратила эту маму, мне захотелось вернуть ту, прежнюю, потому что мне хотелось обратно мою маму.

Даня, внук монахини Софии:

– Я когда повзрослел, я маму спросил, почему бабушка в черном облачении, что это значит? Она сказала: потому что твоя бабушка – монахиня. Я этим горжусь, что у меня бабушка – монахиня, то, что я – внук президента фестиваля. Я все время задавал ей вопрос: как у тебя получается все сразу делать? Она говорит: потому что она монахиня, что надо любить Бога и надеяться на чудо.

– Я стала спокойнее, я ведь была активная до резкости. Если я делала какое-то дело, то отдавалась ему вся, но и окружающих строила. Всю жизнь строила всех и вся, начиная от дочки до окружающих, сотрудников. Я всегда была руководителем. А теперь надо не строить, а любить. И потом, мне очень хотелось стать настоящей монахиней. Я стала себя окорачивать. В самом постриге – таинство, человеку дается нечто. Очень многие люди, которые меня увидели через полгода, говорили: «Ты так изменилась». Дочка тоже это заметила. Я стала спокойней, не стала взрывной. Я срывалась на начальственный тон, но я себя корила монашеством. Ты же монахиня! Ну, что, сдержаться нельзя было? Раньше не было такого повода сдерживаться, а теперь был.

– А сегодня ваша жизнь, в чем она монашеская?

– Жить в миру для монаха очень сложно. Если говорить о спасении, то отец Илий прав, конечно. Можно спастись и в миру, можно погибнуть и в монастыре. Но все-таки в монастыре жить легче. Легче в организации жизни. Все подчинено закону. Все подчинено уставу. Я – системщик, и мне очень важна система. Вот войти в систему и не выходить. Многие любят разнообразие, чтобы в жизни было яркое, необычное, новое. А для меня очень важна и интересна система, в ней я нахожу разнообразие. И в монастыре легче, в миру – сложнее. Даже вот простые бытовые вопросы. Мне приходится самой ходить на рынок, покупать продукты, самой готовить. Достаточно тяжело ходить в храм, ножки болят очень. А надо идти, стоять, молиться…

Но я уже привыкла к этой жизни. Я к ней как-то приспособилась. И близкие помогают. У меня очень много друзей, очень много соратников, которые меня берегут, меня любят. Дочка, внук, зять – они тоже обо мне заботятся, хотя они в другом городе, но довольно часто приезжают, навещают, помогают. Иногда сложно в миру исполнять монашеское правило. Потому что мир, я бы не назвала даже суетой, суета может быть и в монастыре, но вот организация жизни мирской не всегда дает возможность помолиться. Уединиться и помолиться. Мне не хватает этого состояния покоя. Вот этого в монастыре было бы больше.

Пять лет назад матушке Софии снова пришлось стать хорошим психологом – для себя самой. Она узнала, что больна раком.

– Как вы узнали о своем диагнозе?

– Диагнозы такого характера всегда возникают для человека неожиданно. И у меня так же. Я, конечно, переживала, но мне по отношению к другим людям было немножко легче в том смысле, что я много лет преподавала в медицинском училище медицинскую психологию и этику. И, конечно же, там, в одном из разделов, изучалось отношение больного к смерти. Отношение больного к таким заболеваниям, которые подчас неизлечимы или очень опасны. И я прекрасно знала, что существуют три уровня, три условия, при которых человек принимает смерть. Первый – это когда он узнает и думает: «Нет, этого не может быть, потому что душа вечна, и мы не можем»… Человек на уровне подсознания не верит, что он умрет. Он вечен, душа вечна. То есть первый этап – это отрицание. Нет, этого не может быть. Проверили – может быть. Это так. Потом – «Почему я»? У меня вот этого этапа «Почему я» не было, потому что я знала, что он будет. И поэтому я думала: «Да, ну вот. Господь призвал». Но дело в том, что на тему болезни написано ведь очень много духовных книг. И это может быть парадоксально для светского человека, но тема смерти, особенно смерти при длительном заболевании, она считается благодатной для христианина. Почему? Есть время подготовиться для перехода в вечность. И поэтому я даже где-то… нельзя сказать обрадовалась, нет, конечно, я и переживала, что меня потеряют близкие и что они будут страдать. Меня любят дочь, внук. У меня много друзей, мне их жалко было очень, что они будут горевать, переживать. И я этот этап «Почему я» и «За что» понимала: и за что, и почему, и даже была благодарна, что мне дали время подготовиться, но когда уже готовили к операции, все-таки выяснили, что у меня первая стадия, что после операции есть большая надежда, что все пройдет благополучно. Так и произошло.