Составитель-Дмитрий Нич - Варлам Шаламов в свидетельствах современников

Шаламов в быту. Интернат. Архив Шаламова

Еще жива, хотя и довольно плохо себя чувствует, Любовь Васильевна Португалова – последний человек, который знал Шаламова еще на Колыме. В недавнем разговоре по телефону она мне рассказала замечательные детали поведения Шаламова у Неклюдовых, где она с Валентином Валентиновичем часто бывала. Варлам Тихонович ни минуты не мог сидеть на стуле, стоял, бегал и не только при гостях, но и в обычные дни, не мог есть того, что готовила Неклюдова для себя и сына. Он ежедневно варил себе похлебку из соленной селедки и небольшого количества крупы – не мог перестроиться к обычному быту. Сиротинская лжет постоянно не только в идеологических и существенных для понимания творчества Шаламова своих рассказах, но и постоянно лжет в бытовых, для чего как бы нет особенных причин, и это вызывает дополнительные сомнения в ее длительном знакомстве с Шаламовым. Зеленые, годами немытые стаканы я видел собственными глазами, и удивительно, что она это отрицает, значит, скорее всего, она их просто не видела или уж во всяком случае ей это было совершенно безразлично.

В разговоре с сыном Сиротинской после просмотра фильма о Шаламове в Доме литераторов меня очень озадачила одна деталь. Мало того, что сын мне показался очень профессиональным, но к тому же он не вдруг сказал, что Шаламов был перевезен из дома для престарелых потому, что начались разговоры о его отправке на лечение за границу. Я, естественно, ничего подобного не слышал и спросил у Лели [Елены Захаровой – прим. составителя], были ли такие разговоры, на что она мне ответила, что ничего подобного никто сказать, да и подумать не мог. То есть, по-видимому, это какая-то странная появившаяся в КГБ версия.

Наталья Борисовна Волкова, с которой я тоже на днях виделся, тоже рассказала мне очень странную вещь – якобы Сиротинская только после смерти Шаламова уже в архиве, разбирая его бумаги, случайно обнаружила конверт с завещанием и передачей ей всех прав на рукописи. Для Волковой как для директора ЦГАЛИ это очень существенный пункт, поскольку именно он определял характер хранения и распоряжение архивом Шаламова. Поэтому я не думаю, что Наталья Борисовна могла в этом рассказе как-то ошибиться или что-то спутать. И, конечно, она подтвердила, что архив все эти годы был на специальном хранении, то есть требовал допуска секретности для работы с ним и личного разрешения Сиротинской.

Подробности публикации рассказа «Стланик»

История с публикацией в «Сельской молодежи» первого отрывка прозы Шаламова «Стланик» совсем не так проста, как об этом пишет Федот Сучков, да и, скорее всего, он ее и не понимал. Ко мне она имела непосредственное отношение – я в результате ее был уволен из «Юности», поэтому могу рассказать. В 64-м году, как Вы знаете, шла ожесточенная борьба между либеральными советскими органами печати, к которым принадлежал «Новый мир» и отчасти «Юность», и консервативными – в первую очередь журналами «Октябрь» и «Молодая гвардия». На самом деле это было отражением политического столкновения в Кремле, о чем я и пишу сейчас в своей книге, но так или иначе ЦК ВЛКСМ и лично первый секретарь Павлов стремились получить в свое распоряжение журнал «Юность», тираж которого в это время достиг 5 миллионов (это был самый популярный литературный журнал в мире и только Олег Чухонцев на редколлегии, когда об этом говорилось с гордостью, притворно вздыхал: «Но мы еще не достигли тиража журнала «Здоровье» с его 7 миллионами»), который был органом Союза писателей СССР, как и «Новый мир». Борис Николаевич Полевой был членом ЦК КПСС и опытным партийным НКВД-шным работником и успешно отбивался. Поскольку получить журнал «Юность» в свои руки не удавалось, в ЦК ВЛКСМ решили создать ему конкурента, для чего была выбрана «Сельская молодежь». К 65-му году ее редакция была усилена известными молодыми либералами Фазилем Искандером, Олегом Михайловым, а первый номер с громадным словом «Молодость» на обложке, которое предполагалось в будущем сделать новым названием журнала, включал в себя стихи Булата Окуджавы, «Записки на манжетах» Михаила Булгакова, «Стланик» Шаламова и что-то еще столь же сенсационное. Номер этот долго пробивался в цензуре, вышел с большим опозданием, и журнал «Юность» ответил на его выход, как и полагалось достойному советскому изданию. Тут же был написан донос, который должны были подписать все сотрудники редакции, об антипартийном содержании журнала ЦК ВЛКСМ «Сельская молодежь». Я был в это время в редакции, хотя и заведующим отделом, но только на договоре уже второй трехмесячный срок. Большого доверия у начальства я не вызывал, и мне этот донос никто для подписи не дал, но кто-то из сотрудников журнала проговорился, и я начал бегать из одного отдела в другой, возмущаясь тем, что делает редакция. Думаю, что все к этому времени этот донос уже подписали. Так или иначе, на следующий день меня пригласил ответственный секретарь журнала Железнов и сказал: «Вы знаете, Сергей, вообще-то срок Вашего договора еще не истек, зарплату мы Вам выплатим, но лучше завтра уже не приходите на работу». Думаю, что «Стланик» в «Сельскую молодежь» принес не Сучков, а Олег Михайлов, который передо мной был заведующим отделом критики в «Юности», и хорошо, как и все в редакции, знал Шаламова и его прозу. Впрочем, я у Олега никогда этого не спрашивал.

Архив Шаламова, Сиротинская и ЦГАЛИ

Никакого «служебного долга» получать рукописи писателей у сотрудников ЦГАЛИ нет. Советские писатели иногда и с большим трудом (обычно члены правления Союза) могли уговорить архив взять их рукописи. Крученых и Ахматовой в 30-е годы, при Бонч-Бруевиче, удавалось какие-то подборки продавать, но это касалось только материалов Маяковского, Ольги Розановой и других давно умерших писателей и художников.

Рукописи таких как Шаламов не собирались ЦГАЛИ – их систематически конфисковало КГБ и оставляло в своих архивах или уничтожало. Шаламов – исключение, которое и подтверждает характер профессионального (но не архивного) задания Сиротинской. Равнять его с Мандельштамом нельзя. Мандельштам давно погиб и у него одно антисталинское стихотворение, хотя и списки Мандельштама на обысках КГБ изымало.

И я не думаю, что Сиротинская была в курсе контактов Шаламова (при всей его восторженности), и именно необходимость наблюдать за ним и делала их связь столь длительной. Не зря же в больницу Левину [см. мемуары Михаила Левина – прим. составителя] постоянно звонят гебисты: впервые Шаламов в непрослушиваемой комнате, не в квартире, за которой наблюдают, и к тому же без Сиротинской.

Шаламов, русская эмиграция и деньги спецслужб

Происходило бесспорно манипулирование спецслужбами (Востока и Запада) общественным мнением (я очень это остро чувствовал) и действиями и эмиграции, и советской интеллигенции. Вы совершенно точно пишите о фантастических средствах, затраченных на издания Солженицына. Но эти средства – не Струве, у него их нет. Средства американские, как у всех издательств, средств массовой информации и складов книг для распространения в России в эмиграции (кроме «Континента, который издает Шпрингер). И есть определенная общность в обсуждении планов и выбора приоритетов для успешной общественной пропаганды. Конечно, выбран был Солженицын. Те, кто не издавал Шаламова, вряд ли сами на 100% определяли этот выбор. Но Вы совершенно правы, что мощных защитников, готовых бороться за изменение выбора приоритета, у Шаламова за рубежом не оказалось. Михаил Яковлевич Геллер к этому узкому кругу людей, обсуждавших «приоритеты», не относился.