Валентин Логунов - Бесы в красной гостиной

А что в те годы произошло с «Российской газетой»? Она получала средства из бюджета, но оказалась изданием удивительного конгломерата: разношерстного, неустойчивого, сомневающегося в себе и в окружавшем мире парламента. Парламент был разнолик, в нем бродили разные, нередко противоположные течения мысли и представления о том, что надо делать в стране, куда идти дальше. Ни в чем он не был уверен абсолютно, он кипел, страдал и гневался, совершал безумные поступки, принимал стратегические и глупые решения. Таков он был.

И в этих условиях развивалась газета. Ею никто не руководил со стороны, она оказалась частью общего процесса, и ничто не могло ее сделать тогда другой. С момента ее издания ни Борис Ельцин, будучи председателем Верховного совета России, ни Руслан Хасбулатов, через полтора года занявший его место, ни разу (ни разу!) не вмешались в деятельность редакции. Ни прямо, ни косвенно. Решительные действия Ельцин предпринял в сентябре-октябре 1993 года, но это особый случай. И об этом будет еще сказано.

Особенностью «Российской газеты», в отличие от других (независимо от того, «демократические» они были или «коммунистические»), явилось как раз то, что парламент состоял из многих различных по убеждениям депутатов. И мы вынуждены были считаться с многоликим, многоголовым существом. Газета предоставляла слово демократам, коммунистам, радикалам, националистам. Это могло оцениваться как беспринципность, как метание из стороны в сторону, как отсутствие маломальского профессионализма, но именно присутствие разных мнений, на мой взгляд, привело к беспрецедентному росту тиража. Не стану сравнивать «Российскую газету» с «Правдой», которая после ГКЧП подвергалась обструкции и давлению. Любимые и уважаемые властью и читателями «Известия», имевшие еще недавно 12-миллионный тираж, опустились до 700 тысяч. А «Российская газета» стала миллионщиком. Среди ежедневных газет она оказалась на третьем месте после «Труда» (в былые времена его тираж достигал 30 миллионов), и «Комсомольской правды» (с прежним тиражом 18 миллионов).

На мой взгляд, еще три обстоятельства сыграли роль в стремительном росте авторитета «Российской газеты». Первое: интерес россиян к новой власти, вступившей в клинч с центральной, и желание российских граждан поддержать «свою» власть. Второе: возможность узнать без купюр мнение оппозиции и действующей власти из уст их представителей. Третье: политическая позиция редколлегии, сутью которой стала защита интересов (как мы их тогда понимали) Российской республики. Не буду утверждать, что эти позиции были тогда осознаны в полной мере. Скорее всего, они ощущались, угадывались.

В декабре 1990 года «Российская газета» выходила тиражом 75 тысяч экземпляров. Весь тираж распространялся исключительно в розничной торговле; ни о какой подписке, которая прошла накануне, осенью 1989 года, не могло быть и речи. Помимо объективных причин, осложнявших доставку новой газеты читателям, были и причины, которые можно объяснить нежеланием центральных властей способствовать ее распространению. В регионах России у власти в основном оставались люди, с опаской и тревогой наблюдавшие за столкновением Горбачева и Ельцина, и последний воспринимался ими как политик, сеющий в стране раздор и смуту. Отсюда и отношение к газете. Были случаи, когда поступившие в регион пачки с «Российской» (например, в Татарстане) вывозили на свалку и сжигали. Вот что пишет в редакцию из Уфы Каримова: «Как большевики распространяли тайно «Искру», так теперь «Российскую газету» приходится распространять тайно от большевиков, особенно у нас, в Башкирии. Я уверена, придет время, и Башкирии придется краснеть перед Россией». С.П. Жиров, москвич: «Крайне возмущен закрытием второго канала Российского радио. Где наши депутаты? Почему они не принимают меры, почему идут на поводу у союзного правительства? Надо больше решительности!» («Российская газета», 21 февраля, 1991 год).

Возмущение действиями центральных властей особенно возросло, когда Центральное телевидение в течение месяца не допускало в эфир председателя Верховного совета России Бориса Ельцина. Понятно, что это не было решением руководства ЦТ, оно было, скажем мягко, подсказано из ЦК КПСС. В обстановке провозглашенной гласности недопущение пусть мятежного, но руководителя России выглядело как отказ от гласности, как профанация провозглашенных свобод. Видимо, это понял Горбачев, и в конце концов эфир Ельцину дали. «Российская газета» с небольшими сокращениями (чисто редакторского толка) напечатала стенограмму беседы журналиста с Ельциным, предварив её собственным анонсом. В нашу редакцию, пишет газета, поступают просьбы опубликовать выступление Бориса Николаевича Ельцина по Центральному телевидению. Это сделать довольно легко: мы располагаем стенограммой. Но, читая стенограмму, мы особенно отчетливо видим, как ведущий эту беседу С. Ломакин пытается помешать председателю Верховного совета России сказать то, ради чего руководитель Российской Федерации добивался эфира. Этот прием – попытаться направить разговор в другую сторону, сбить с темы, побольше поговорить самому, дабы поменьше времени оставить собеседнику, – настолько очевиден, настолько прямолинеен, что становится стыдно за коллегу. Надеемся, однако, что когда С. Ломакину поручат провести беседу с Михаилом Сергеевичем Горбачевым (Верховный совет СССР обратился к Горбачеву с просьбой выступить на ЦТ с ответом), он не будет таким же бесцеремонным.

Что ж, свобода приятна, когда она принадлежит тебе, и ты пользуешься ею. Когда же ее берет на вооружение и противник, соперник, инакомыслящий, она превращается в тягостную муку.

Не скажу, что «Российская газета» к тому времени стала большой проблемой для центральной власти, однако не назовешь ее и приятной во всех отношениях «дамой». Она уже не просто кусалась; на ее страницах все чаще стали публиковаться аналитические материалы. Обильной стала почта. 21 февраля 1991 года газета печатает подборку писем «От народа, а не от имени народа». В анонсе написано: «В редакцию «РГ» приходят тысячи писем с поддержкой руководства ВС РСФСР и проводимой им политической линии. Мы намеренно не публиковали их, чтобы не обострять отношений с союзным центром, не разжигать конфронтацию между союзным центром и Российской Федерацией. Оставалась надежда, что союзное руководство найдет в себе силы и достаточно разума, чтобы пойти навстречу объективным потребностям республик. События последних недель показали, однако, что центр усугубляет конфронтацию с Российской Федерацией» (С.А. Петров, Ленинград). В опубликованных письмах из Москвы, Ленинграда, Якутии, Ивановской области красной линией проходит мысль: союзному правительству нельзя доверять суверенитет России, оно не считается с Россией, обещания свои не выполняет