Юрий Владимиров - Как я был в немецком плену [litres]

В феврале я работал наиболее интенсивно, и следствием этого явилось то, что у меня страшно распухло колено. Пришлось пойти в медсанчасть посёлка. Врач сказал, что это бурсит и что излечиться от него можно только длительным покоем и теплыми повязками. Поэтому врач освободила меня от работы, выписав больничный лист сначала на одну неделю, а потом продлевала его еще.

Чтобы получить деньги по больничному, пришлось вступить в профсоюз. Все первичные профсоюзные организации много занимались тогда социалистическим соревнованием работников. Соревновались шахта с шахтой, участок с участком, смена со сменой и даже шахтер с шахтером. Нас заставляли принимать и выполнять «социалистические обязательства», что фактически требовалось только для отчета перед партийным руководством. Мне на шахте, как подменному шахтеру, соревноваться почти ни с кем не пришлось.

Пока из-за болезни меня не было на работе, на обоих участках шахты произошло по одному несчастному случаю: в результате обрушения кровли погибли и сильно поранились несколько крепильщиков, навальщиков и бутчиков, в основном из незнакомых мне бывших военнопленных. Погибших, даже не обмыв их тела, и в отсутствии родных, тихо похоронили в рабочей одежде на кладбище посёлка.

В этом же месяце я написал письма нескольким товарищам по германскому плену. Первым ответил донской казак Саша Гуляченко, проживавший совсем недалеко от нашего посёлка. А к письму была приложена записка его 20-летней сестры, которая написала, что брат очень много рассказывал ей обо мне и о том, какой я «хороший парень». Она благодарила меня за брата и просила разрешения самостоятельно приехать ко мне, чтобы привезти для меня продукты питания и познакомиться со мной.

Письмо без меня прочитала Ольга, и ей очень не понравилась приложенная записка. Когда на следующий день я собрался сходить на почту, чтобы написать и отправить Саше письмо, Ольга вдруг задержала меня и сказала, что она и Нюся уже ответили Сашиной сестре, сообщив ей, чтобы она не имела на меня виды, так как я женат и жена беременна. Поступок Ольги сильно возмутил меня, но делать было нечего, и мне пришлось прекратить переписку с другом.

В апреле не успел я поработать и неделю, как моё колено снова угрожающе распухло, и мне пришлось опять «сесть на бюллетень». Врач почему-то подумала, что я каким-то образом сам вызываю опухоль на колене. Настроение мое от этого резко ухудшилось. От отчаяния я решил написать в Министерство черной металлургии (МЧМ) СССР на имя министра И. Ф. Тевосяна письмо с запросом, могу ли я быть восстановленным как студент в Московском институте стали. Через день я отправил другое аналогичное письмо – в институт, приложив к нему зачётную книжку и две фотографии. В тот же день в шахткоме я получил сообщение, что, как и всем новым шахтёрам, мне предоставляется участок земли площадью, кажется, 8 соток. Эта новость очень обрадовала Ольгу, и особенно её мать, так как семья приобретала даром еще один источник существования. И в следующий теплый и солнечный день мы отправились с лопатами на поле, где нам выделили земельный участок с хорошей почвой, не нуждавшейся в удобрениях. В это же время руководство шахтоуправления стало предоставлять участки земли для строительства жилья.

15 апреля, когда срок моего больничного листа закончился, а колено по-прежнему оставалось сильно опухшим, я снова обратился к тому же врачу. Но на этот раз она отказалась продлить бюллетень и даже не посоветовала мне, как лечиться, обозвав меня «членовредителем» и «симулянтом». Ничего другого не оставалось, как продолжить работу до самого увольнения из шахты в конце июля 1946 года. Хорошо еще, что колено почти не мешало мне при ходьбе, а при работе я старался его беречь.

Майские праздники неожиданно омрачились из-за того, что мои бывшие соседи по общежитию Юров и Силаев вдруг исчезли. На столе они оставили записку, что якобы «с разрешения своего начальника смены» уехали на неделю в Пензенскую область, чтобы проведать семьи, которые не видели более 7 лет. Это вызвало в шахтоуправлении переполох, так как начальник смены не давал им никакого разрешения на отлучку. Тогда из районного отдела внутренних дел срочно послали на родину Юрова и Силаева двух вооруженных сотрудников, которые вскоре вернули обоих беглецов и заключили их в тюрьму в Свердловске, а через неделю состоялся суд, который приговорил бедняг к 7 годам лишения свободы. Об этом всех бывших пленных известили, чтобы мы не последовали примеру осужденных.

9 мая – в первую годовщину Дня Победы над Германией погода выдалась солнечной и теплой. В этот день я должен был работать в вечерней смене. Утром, поздравив с праздником Ольгу и её родных, я пошел проведать и поздравить бывшего товарища по плену Ивана Утюка, хотя и был на него немного в обиде. Зашёл к нему и поздравил его и жену Любу, её мать и брата матери. Но они так просто меня не отпустили – пришлось с ними выпить по рюмке самогона.

10 мая мне предстояла работа в ночной смене, благодаря чему я провел почти всё дневное время вместе с Ольгой, её сестрой Нюсей и матерью, возделывая недавно полученный участок земли. А к вечеру мне принесли долгожданное письмо из Москвы, на конверте которого был штамп Министерства черной металлургии (МЧМ) СССР. Оно оказалось адресовано директору Московского института стали им. И. В. Сталина, а копия предназначалась мне. Министерство направляло мое заявление для рассмотрения и принятия мер в институт и о решении просило сообщить в главное управление учебными заведениями указанного министерства.

Наконец 22 мая пришло письмо из Московского института стали. Меня извещали, что приём на учёбу в институт и высылка вызовов будет проводиться в августе месяце. Так что опять мне и дальше пришлось жить в тревожном ожидании решения своей участи.

В это же время моя Ольга вдруг занемогла – заметно похудела, совсем перестала есть, только пила и не подпускала меня к себе. Её сестра Нюся тайком сообщила мне, что Ольга приняла какое-то «снадобье» у местной знахарки, чтобы избавиться от беременности, и ей это удалось.

В конце мая в шахте погибли мой хороший знакомый бутчик Савельев из-под Харькова и его напарник. Говорили, что при бурении кровли откололись большие куски породы и упали им на головы. Положив их в простые гробы, вызвали телеграммой их родных. Через двое суток на похороны приехали отец и мать Савельева. Они не плакали и молча сидели на стульях перед телом единственного сына, которого не видели с 1941 года. Товарищей тихо и без цветов похоронили на посёлковом кладбище.

Второе событие было в какой-то мере радостным: паспортный стол Свердловского районного отдела внутренних дел выдал нам удостоверение личности, заменяющее паспорт. Однако оно было действительно лишь на полгода и только в пределах Свердловского района. В нем указывалось, что мы прибыли в этот район из рабочего батальона. В тот же день я получил письмо от мамы с сообщением, что брат Виталий еще в конце апреля демобилизовался из Военно-морского флота и возвратился домой, где теперь не хватает только меня.