Юрий Владимиров - Как я был в немецком плену [litres]

После обеда мы рассчитывали немного передохнуть, однако сделать это не удалось: снова появились немецкие самолеты. И опять все происходило почти как в первый раз: мы постреляли немного и снова безуспешно, стали свидетелями гибели людей, автомашин, пожаров и т. д. В этот раз я заметил, что самолеты, пролетая над полевым госпиталем, где я вчера побывал накануне, почему-то не сбросили на него ни одной бомбы. Неужели они обратили внимание на большие красные кресты на палатках и проявили гуманность?

При этом налете я лишился своего старшего товарища – Михаила Дмитриевича Журавлева. Как мне рассказали очевидцы, Михаил Дмитриевич и молодой шофер Загуменнов, с «бедфорда» второго огневого взвода, занимались у речки ремонтом грузовика. И как раз в это время налетели самолеты, которые сразу засекли четкий объект для нанесения удара. Бомба разнесла автомашину и тяжело ранила в грудь Михаила Дмитриевича. Случайно уцелевший Загуменнов прибежал к санинструктору Федорову и вместе с ним принес на носилках истекавшего кровью Михаила Дмитриевича, который находился в полном сознании. Он отказался от отправки в госпиталь, заявив, что ему все равно больше не жить, и попросил его не тревожить. Он успел попрощаться с товарищами и скончался на их глазах. Услышав о смерти друга, я не смог сдержать слез: мне было очень жаль друга и горько, что не сумел побыть с ним в последние минуты его жизни.

Вечером без особой церемонии прощания – без речей и оружейного салюта – погибших завернули в шинели и зарыли в окопе. Было сказано, что это временная могила и что позже всех перезахоронят. Посетив Лозовеньку снова более чем через четверть века, я убедился, что местные жители перезахоронили тела всех погибших в большой братской могиле в центре села.

В течение ночи с 21 на 22 мая в село и его окрестности продолжали прибывать отступавшие войсковые части, а некоторые из прибывших ранее начали покидать Лозовеньку и двигаться дальше на восток – к реке Северский Донец. До самого рассвета и на западе, и на востоке небо освещали ракеты. После завтрака я отправился на речку умыться и до блеска начистить речным песком котелок, кружку и ложку, а также побить вшей на белье. На речке я неожиданно встретился с Василием Алексеевым. Мы с ним с удовольствием побеседовали на языке своих матерей и милого детства, почувствовав себя как бы в ином мире. Мы вспомнили свою дорогую малую родину. Суждено ли нам вернуться туда после войны? Василий сказал, что наши судьбы целиком находятся в руках Всевышнего – Асло Туро: как Он решит, так и будет. И с этим мой соплеменник удалился, и больше никогда я его не видел. Что с ним стало, не знаю…

Вскоре на село опять налетела большая группа немецких самолетов. Как мне тогда показалось, они атаковали берега речки, заросшие кое-где зеленой лозою или ивой (наверное, отсюда село и получило название – Лозовенька) где сосредоточились пехотинцы. И снова повторилось почти то же самое, что и вчера: налет длился не более 20 минут, пока самолеты не израсходовали полностью свой смертоносный груз. Обе пушки постреляли по ним короткими очередями, но толку от огня, как и раньше, не оказалось никакого. Хорошо еще, что осколки от бомб и пули не задели орудия и грузовика. Ранения получили: тяжелое – парторг батареи Агеев, а легкое – трое бойцов. Двух раненых отнесли на носилках, а двое других пошли своим ходом в полевой госпиталь, посещенный мною два дня назад.

Через 2,5 часа после первого налета, наверное, те же самые самолеты повторили свои атаки и опять натворили много бед. До наступления темноты они налетали на село еще два раза и с такими же ужасными последствиями. Трижды они улетали от нас безнаказанно. Как же мы тогда проклинали их, а особенно – командование наших войск, не пославшее против вражеской авиации хотя бы пару истребителей! И невольно возникал вопрос, есть ли у нас вообще какая-нибудь авиация?

Если главными условиями успеха в той войне, в которой мы тогда участвовали, были в первую очередь количество задействованных самолетов, умение организовывать операции на основе данных хорошо поставленной службы разведки и полной укомплектованности всех подразделений основными техническими средствами и снабжение войск в достаточном количестве боеприпасами, за прошедшие дни мы все стали свидетелями явного отставания наших вооруженных сил от германских по всем указанным параметрам. Поэтому тогда у меня, как и у многих моих товарищей, появилось большое сомнение в возможности нашей победы в этой войне. Однако никто ни с кем, даже с самым-самым близким другом, не мог поделиться этой мыслью: все боялись друг друга, не имея уверенности, что его не выдадут карающим органам и не накажут посылкой в штрафной батальон или даже расстрелом за «создание или распространение паники».

Немало сомневавшихся появилось среди военнослужащих-украинцев, находившихся тогда у порога своей малой родины. В нашей батарее украинцев было несколько больше, чем русских. Это объяснялось тем, что личный состав 199-й отдельной танковой бригады, куда входила и зенитная батарея, а также ряда других войсковых соединений, был специально подобран так, чтобы в них в основном находились украинцы, которым предстояло освобождать оккупированную Украину. Но среди них встречались и такие, которые желали победы немцам, чтобы благодаря им обрести для своей «Вiтчизни незалежнiсть», т. е. независимость.

…При втором налёте вражеская авиация набросала массу листовок, но их унесло ветром в противоположную от нас сторону. Когда наступило обеденное время, лейтенант Кирпичёв спросил, есть ли желающие сходить на полевую кухню за обедом для первого огневого взвода. Вызвались пойти я и вечно всем недовольный и всегда голодный Кусков. По дороге мы наткнулись на множество трупов военнослужащих. Некоторые трупы пролежали на земле свыше суток и успели вздуться из-за жары. Над ними роились мухи, в основном зеленые. Я нечаянно наступил на оторванную ногу с остатками брюк.

Поближе к кухням мы увидели белевшие на зеленой траве немецкие листовки. Пару этих листовок мы подобрали и прочитали. В них, обращенных к бойцам и командирам Красной армии, было напечатано, что наше положение безнадежное – мы в «мешке», т. е. в полном окружении немецких войск, и путь к отступлению закрыт. Нам предлагалось: «перебить жидов-комиссаров и сдаться в плен частям доблестной Германской армии, которая гарантирует всем жизнь и достойное обращение, включая также достаточное для жизни питание». Особо отмечалось, что данная листовка служит пропуском для перехода через линию фронта к немцам.

Я хотел было взять листовку с собой, чтобы передать ее командиру взвода Кирпичёву и комиссару батареи Воробьеву, поскольку они ко мне всегда хорошо относились и я не боялся каких-либо неприятностей с их стороны. Но все же я отказался от этого намерения.