Уильям Грейвс - Американская интервенция в Сибири. 1918–1920 [Воспоминания командующего экспедиционным корпусом] [litres]

Справедливость заявлений в отношении американских войск в Сибири можно с легкостью оценить по комментариям Льюиса Фишера, приведенным в первом томе его книги «Советы и международные дела». Мистер Фишер пишет: «Колчаку категорически не нравится поведение американцев».

Возможно, это абсолютно верно. Его неприязнь не распространялась на поведение или манеры американских солдат, но относилась исключительно к тому, что они не стали помогать его сторонникам в поддержании террора в отношении крестьян и рабочих, которые не совершали никаких преступлений, которые жили мирной жизнью и не видели причин, почему они должны брать в руки оружие и пытаться привести к власти бывших царских чиновников. Далее мистер Фишер заявляет, что Колчак получил датированное 12 декабря 1919 года донесение от своего агента во Владивостоке, в котором тот писал: «Солдаты Соединенных Штатов заражены большевизмом…

Большинство из них евреи из восточной части Нью-Йорка, которые постоянно агитируют за мятеж».

Это типичные обвинения, выдвигавшиеся против американцев в Сибири, и, хотя они не подтверждались фактами, их постоянно приводили в попытке заставить войска Соединенных Штатов принять участие в актах террора против мирных и беззащитных граждан, а если сделать этого не удастся, то вынудить их уйти из Сибири и таким образом устранить то незначительное ограничение этого террора, которое мы осуществляли своим присутствием.

Насколько мне известно, в Вашингтоне никто и никогда не делал публичных заявлений, касавшихся приказов, данных американским войскам, отправленным в Сибирь, как, впрочем, и о зверствах, совершенных сторонниками Колчака. Политика Соединенных Штатов была озвучена, но нигде не сообщалось о том, что мне было приказано ей следовать.

После отъезда из Сибири я получил телеграмму, где высказывалось пожелание, чтобы я воздержался от обсуждения вопросов, связанных с событиями в Сибири, поскольку там совершалось такое, что участникам очень хотелось бы навсегда сохранить в тайне. Достойные уважения и незаинтересованные авторы, пишущие об интервенции в Сибирь, будут черпать информацию из всех доступных источников, и, если представители Соединенных Штатов не дают никаких сведений о цели интервенции, этим авторам придется обратиться за информацией к источникам, которые могут оказаться предвзятыми. Такие источники почти наверняка представят дело так, будто войска Соединенных Штатов смалодушничали в исполнении своих обязанностей не потому, что таковы были предписания руководства, а потому, что армия не придерживалась линии поведения, которой должна была следовать, по мнению источника, и, как следствие, потворствовала большевикам.

Поскольку после окончания интервенции представители Англии, Франции и Японии официально заявили, что страх перед большевиками на Дальнем Востоке во многом связан с тем, что они творили в Сибири, неизбежно напрашивается вывод, что эти страны были не вполне искренни в своих заявлениях, сделанных непосредственно перед началом интервенции, потому что до этого слово «большевизм» не упоминалось в публичных заявлениях ни одной страной, принимавшей участие в интервенции.

Что же касается заявления Колчака, процитированного в книге мистера Фишера, то хорошо известно, что русские сторонники Колчака старались дискредитировать всех иностранных представителей в Сибири, которые его не поддерживали, и факты не имели ничего общего с их измышлениями. Одно из доказательств – утверждение, что «большую часть американских войск составляли евреи из Нью-Йорка», тогда как большую часть этих войск составляли выходцы с Тихоокеанского побережья. Почему было сделано такое утверждение? Потому что сторонники Колчака утратили надежду получить активную военную помощь от американских войск. И если бы можно было заставить мир, а главное, окружавших Колчака бывших царских чиновников поверить, что Соединенные Штаты прислали в Сибирь военные части, состоявшие из русских евреев, причина того, что они не поддерживали Колчака, становилась очевидной. Такие ложные сообщения не были случайностью, одно время они появлялись почти ежедневно в течение нескольких месяцев и стали настолько агрессивными, что я заметил министру иностранных дел в правительстве Колчака мистеру Сукину, что, если нападки не прекратятся, я арестую редактора одной из газет и повешу замок на здании, где печатается его газета. Эта крайняя мера с моей стороны была вызвана тем, что газета опубликовала утверждение, будто все американцы дегенераты, а также ряд других утверждений, которые мне не позволяют повторить правила приличия.

Из Вашингтона мне передали, что в будущем по таким вопросам я должен обращаться в Государственный департамент. Мне казалось, что в этом вопросе использование языка дипломатии и присущих ей процедур не может быть эффективным, но до определенной степени мне удалось справиться с особенно грубой и злобной пропагандой. В тот же период, когда градус враждебности в прессе достиг максимума, через колчаковского офицера связи мне сообщили, что два бывших царских генерала, поддерживавшие Колчака, готовы остановить публикации против американцев и против меня лично, если я стану платить им по двадцать тысяч долларов в месяц.

Я считаю, что Япония хотела вынудить наши войска уйти из Сибири и заставить Соединенные Штаты просить ее уладить ситуацию, потому что полагала, что это избавит ее от необходимости соблюдать данное русскому народу по инициативе мистера Вильсона обещание ни теперь, ни в дальнейшем не нарушать территориальной целостности России. Япония не так давно стала считаться одной из пяти самых мощных держав в мире, и, естественно, ей очень хотелось, чтобы ее поведение согласовывалось с принципами других великих держав в отношении твердого выполнения обязательств, предписанных международными соглашениями. А это предполагало сотрудничество.

Переход власти к Колчаку стал неожиданностью для чехов. Они установили власть Временного Сибирского правительства на всей протяженности Транссибирской железной дороги, и им, как упомянуто выше, не нравилось, как звучит титул Верховный правитель. Генерал Гайда еще больше усложнил положение, заявив, что одобряет диктатуру, еще до того, как Чешский национальный совет сформулировал свою линию поведения. Он утверждал, что Россией нельзя управлять мягко с помощью убеждения, для нее годятся только кнут и штык. Он выразил мнение, что ей необходим сильный диктатор, чтобы навести порядок и изгнать большевиков. Это заявление получило широкую известность и повысило популярность Гайды среди русских приверженцев адмирала Колчака. Абсолютно иное впечатление оно произвело на чехов. Выяснилось, что дивизия Гайды совершенно не одобряет его точку зрения, и уже очень скоро он и его русские сторонники подверглись жесткой критике. Его солдаты перестали подчиняться русским офицерам, служившим в его штабе, и стали приписывать свои военные поражения русским методам ведения военных действий. Негативное отношение чехов к русским настолько усилилось, что и офицеры, и солдаты стали проявлять к ним высокомерие. Чехи открыто говорили, что чешские унтер-офицеры лучше русских. 20 ноября стало известно, что Чешский национальный совет решил издать прокламацию с осуждением диктатуры на том основании, что чехи не могут признать правительство, пришедшее к власти незаконным путем без согласования с теми, кем оно собиралось править, и теми, кто имел право формировать правительство. В ответ Гайда разразился пренебрежительными заявлениями в адрес Чешского национального совета и попытался подавить все формы пропаганды против режима Колчака. Эти действия Гайды привели к дальнейшему отчуждению его от войск и стали причиной того, что чехи решили не принимать участия в подавлении каких-либо выступлений против Колчака. Среди чешских лидеров произошел раскол на группу так называемых «законодателей» и тех, кто резко выступал против них.