Уильям Грейвс - Американская интервенция в Сибири. 1918–1920 [Воспоминания командующего экспедиционным корпусом] [litres]

В начале 1919 года я начал понимать, что генеральный консул Соединенных Штатов Харрис был не согласен с моими взглядами на «невмешательство во внутренние дела России» и везде, где мог, поддерживал Колчака. Я также начал осознавать, что у меня есть оппоненты в Вашингтоне. Я еще совсем недавно служил в Вашингтоне, и у меня осталось там много армейских друзей, так что я стал выяснять, кто действительно мой соратник, а кто мой оппонент. К моему большому удовлетворению, моя служба позволила мне узнать, как минимум, в каких кабинетах мои действия вызывали сочувственное отношение, а в каких меня критиковали при каждой возможности. Приведу пример. Я получил из Вашингтона телеграмму, содержащую довольно резкую язвительную критику в мой адрес за недостаточный контроль соблюдения цензурных ограничений, с рекомендацией уделить этому вопросу персональное внимание. Я лично проверил все сообщения, отправленные из моего офиса, но так и не смог найти никаких нарушений правил, предписанных цензурой. После этой проверки я понял, что бригадный генерал Мальборо Черчилль, руководитель отдела военной информации, который занимался вопросами цензуры, старательно выполнял чей-то приказ критиковать меня. Мне пришлось отслеживать все свои сообщения, которые по правилам военного министерства должен был проверять генерал-адъютант в отделе военной информации, и последующие события полностью подтвердили правильность моих догадок. Я с удовольствием вспоминаю, что, если не считать отдела военной информации, я не только не слышал критики от других подразделений военного министерства, но всегда испытывал благодарность к ним за сотрудничество и помощь. Чтобы избежать вероятности несправедливого отношения к бумагам, которые естественным образом попадали в отдел военной информации, я часто отступал от правил, предписанных для корреспонденции военным министерством, и отправлял сообщения не генерал-адъютанту, а начальнику штаба. Когда я изучил ту самую телеграмму, которая дала повод обвинять меня в халатности в отношении соблюдения цензурных ограничений, я телеграфировал начальнику штаба генералу Марчу. Я объяснил, что не обнаружил в своем штабе никаких нарушений цензуры, и выразил сожаление, что в телеграмме с критикой не указано, в чем именно оно состоит. В ответ генерал Марч сообщил, что в отношении цензуры я совершенно прав и он надеется, что я больше не стану обращать внимания на сообщения такого рода.

Вскоре после того, как я приехал в Сибирь, ко мне прибыли пятнадцать офицеров и очень достойных людей из вашингтонской службы военной разведки для осуществления присущих им функций в Сибири. Насколько я помню, большинство из них были из учебных заведений, и меня очень обрадовал и их внешний вид, и то, какое положение и репутацию они имели в Соединенных Штатах. Я тщательно проследил за тем, чтобы эти офицеры поняли приказ: «Не вмешиваться в политику и не участвовать во внутренних конфликтах».

Я отправил их в разные города Сибири, где проходила железная дорога, с намерением получать донесения о военном, политическом, социальном и экономическом положении в Сибири. Вскоре мне поступила телеграмма из военного министерства, где сообщалось, что правительство желает получать информацию о положении в Сибири от представителей Государственного департамента. Это сообщение меня очень озадачило. Хотя в нем не было никаких предписаний, адресованных лично мне, содержание ясно указывало на то, что правительство дает мне понять: что бы я ни говорил о Сибири и положении дел здесь, это будет игнорироваться. Такое странное сообщение, как это, безусловно, имело определенное значение и смысл, который был не до конца ясен. Если Государственный департамент хотел знать реальную ситуацию в Сибири, то почему они предполагали игнорировать информацию, приходящую от значительного большинства представителей Соединенных Штатов? Армия обладала гораздо большими возможностями добывать факты, чем Государственный департамент, потому что имела значительно большее число наблюдателей, и ее части оказывались во множестве разных мест, откуда приходили донесения. Я не могу согласиться с тем, что армейские наблюдатели в Сибири были менее умными, чем консульские агенты Государственного департамента. Если Государственный департамент не придавал никакого значения армейским донесениям, то почему бы просто не выбросить их в мусорную корзину? Зачем говорить мне, что они намерены игнорировать мои доклады? Суть дела заключалась в том, что эти армейские донесения были для кого-то как кость в горле. Они хотели, чтобы информация подавалась в определенном русле, о чем неявно свидетельствует телеграмма, отправленная мистеру Августу Хейду, представителю Военной торговой комиссии, действовавшей под эгидой Государственного департамента, о том, что он, мистер Хейд, присылает не ту информацию, которую Государственный департамент хотел бы получать от него из Сибири. Военные не поддерживали каких-либо группировок и, вследствие этого, имели возможность сообщать факты такими, какими их видели наблюдатели, независимо от того, нравились они кому-то или нет. Я связался с военным министерством и спросил, что означает эта телеграмма, на что получил ответ от генерала Марча. Он писал, что я присылаю именно ту информацию, которая его устраивает, и должен продолжать в том же духе. Для меня было очевидно, что генеральный консул Харрис и российское подразделение Госдепартамента в Вашингтоне, которые поддерживали Колчака, были недовольны информацией об омском режиме, которую присылали военные. Получив ответ от генерала Марча, я почувствовал некоторое раздражение, поскольку мне стало очевидно, что Государственный департамент или какой-то его сотрудник считает меня слабым человеком, которого легко можно напугать и так же легко удержать от исполнения того, что он считает своим долгом.

В то время действия американских войск в Сибири подвергались серьезной критике в Соединенных Штатах. Эта критика принимала различные формы. Одни предполагали, что американцы стали большевиками, другие считали, что из Соединенных Штатов видят ситуацию в Сибири не хуже тех, кто там находился, а третьи критиковали мое назначение на должность командующего американскими войсками, поскольку у меня недостаточно опыта командования крупными воинскими частями. Но самым суровым критиком, похоже, был мистер Джордж Харви из «Харвис уикли». Конечно, он прибегал к своему излюбленному сарказму не только в отношении меня, но и в отношении военного министра, назначившего меня командующим в Сибири. Эта критика стала для меня привычной, поскольку появлялась почти с такой же частотой, как мои завтраки, обеды и ужины. Американский консул во Владивостоке ежедневно без комментариев слал в Государственный департамент клеветнические оскорбительные статьи об американских войсках, появлявшиеся в местных газетах. Эти статьи и критика американских войск в Соединенных Штатах строились вокруг обвинения в большевизме. В действиях американских войск не было никаких оснований для таких обвинений, поскольку они никогда не предоставляли большевикам ни помощи, ни пристанища. Однако их обвиняли в том же, в чем сторонники Колчака, включая генерального консула Харриса, обвиняли всех жителей Сибири, которые не поддерживали Колчака.