Уильям Грейвс - Американская интервенция в Сибири. 1918–1920 [Воспоминания командующего экспедиционным корпусом] [litres]

Так действовали сторонники Колчака, находившиеся под защитой военных сил союзников.

Генерал Нокс заявил майору Слотеру, что адмирал Колчак хочет послать во Владивосток какого-нибудь человека, чью кандидатуру я бы одобрил, и предположил, что это может быть Розанов, поскольку он «славный малый». Я сказал майору Слотеру, что мне все равно, кто это будет, единственное, что меня интересует, чтобы этот человек соблюдал нормы, присущие цивилизованным нациям.

Однако Розанов доказал, что он третий среди самых ужасных личностей, которых мне довелось узнать в Сибири, хотя он все же не опускался до уровня Семенова и Калмыкова.

Город Томск находится в 100 километрах от главной ветки Транссибирской железной дороги и отделен от нее таежными лесами. Мне особенно понравилось красивое расположение Томска. Его называют культурной столицей Сибири, поскольку там находится очень известный университет с весьма впечатляющими зданиями, но, к сожалению, на тот момент совершенно необорудованными. Местный губернатор, назначенный Колчаком, встретил нас очень любезно, но, когда мистер Моррис спросил его, что думает население по поводу правительства Колчака, его ответ свелся к тому, что люди не доверяют его окружению.

Во время этой поездки мы с мистером Моррисом лично и через переводчиков собирали информацию об отношении народа к правительству Колчака.

В тот день, когда мы уезжали из Томска, или на следующий день мистер Моррис сказал мне: «Нас с вами часто критикуют за отношение к режиму Колчака. Нам твердят, что мы смотрим на все с Дальнего Востока, и если бы приехали на запад, то после Иркутска увидели бы совершенно другую ситуацию. Однако, расспрашивая людей лично и через переводчиков, мы не встретили ни одного человека, который сказал бы хоть одно доброе слово о режиме Колчака».

В то время мы с мистером Моррисом работали слаженно. Я чувствовал, что он очень помогает мне и что он видит положение дел в Сибири точно так же, как я.

Прямо перед тем, как мы приехали в Омск, или сразу по приезде мистер Моррис получил телеграмму. Прочитав ее, он сказал: «А теперь, генерал, нам придется поддерживать Колчака».

Я ответил, что не получал от военного министерства предписаний поддерживать Колчака. На что он с некоторой, как мне показалось, резкостью возразил: «Этот вопрос находится в ведении Государственного департамента, а не военного министерства».

Я ответил: «Но я не нахожусь в ведении Государственного департамента».

Я понимал, что мистер Моррис был абсолютно честен и беспристрастен в отношении той ситуации, которая перед ним предстала, но его слова ясно указывали, что он получил сообщение, из которого следовало, что Государственный департамент намеревается или уже поддерживает Колчака. Меня пугало, что это может по меньшей мере испортить сердечную атмосферу нашей совместной работы. К тому времени стало почти невозможно найти в Сибири человека, сохранявшего нейтралитет, и я очень ценил сочувствие мистера Морриса к моим усилиям по сохранению нейтралитета в ситуации, когда это стоило таких трудов. Генеральный консул Харрис и консул Макговэн были известны как самые решительные сторонники Колчака. Так же вел себя и американский Красный Крест, однако другие представители Соединенных Штатов, насколько я могу судить, старались соблюдать нейтралитет, и я чувствовал искреннюю поддержку со стороны всех представителей Соединенных Штатов за исключением вышеупомянутых.

Тем, кто не знаком с нашей системой государственной власти, может показаться удивительным, как могло случиться, что Государственный департамент поддерживал Колчака, а военное министерство не поддерживало его. Я никогда не мог найти для себя удовлетворительного объяснения тому, что президент Вильсон знал о предвзятом поведении консула Харриса в Сибири и одобрял это поведение. Но президент, как известно, был очень занят вопросом организации мирной конференции и не мог уделять положению в Сибири личное внимание. Для меня очевидно, что генеральный консул Харрис пользовался безоговорочной поддержкой русского отдела Государственного департамента, и я был уверен, что у него имелась поддержка и на более высокой ступени иерархии Государственного департамента.

Знал об этом президент или нет, но причина того, что я как командующий войсками Соединенных Штатов не получил приказа поддержать Колчака, очевидна. Отдать приказ американским войскам вмешаться во внутренний конфликт, что не только предполагало возможность применения силы, но и требовало ее применения, означало фактически развязать войну. В конституции Соединенных Штатов сказано: «Конгресс обладает правом объявлять войну, выдавать каперские свидетельства и устанавливать правила в отношении пленных, захваченных на суше или на море».

Таким образом, исполнительная власть не имела права отдавать приказы об использовании войск, и у меня не было никаких сомнений в том, что президент Вильсон и военное министерство ожидали от меня соблюдения нейтралитета. Это доказано изначально данными мне предписаниями, приказом начальника Генерального штаба от 28 марта 1919 года продолжать эту политику, пока она не будет изменена президентом, и заявлением самого президента от 26 июня 1919 года, который в ответ на резолюцию сената в отношении американских войск в Сибири сказал: «Предписания, данные генералу Грейвсу, приказывают ему не вмешиваться во внутренние дела русских, но при необходимости оказывать поддержку мистеру Стивенсу».

Могли ли намерения нашего правительства в отношении моих действий быть изложены более ясно?

Вопреки этим предписаниям, представители Государственного департамента, или по крайней мере некоторые из них, не оставляли стараний дискредитировать меня и мою работу в Сибири. Это утверждение подтверждается следующими телеграммами, отправленными начальнику штаба 22 ноября 1919 года и подписанными руководителем военной разведки бригадным генералом Мальборо Черчиллем: «После совещания с русским отделом Государственного департамента я убедился, что Государственный департамент считает предписания, данные генералу Грейвсу военным министром «по поддержанию усилий русских в вопросах обеспечения самоуправления и самозащиты, в которых они хотели бы получить помощь», дающими ему широкие полномочия в практических действиях по укреплению правительства Колчака. Колчак не признан нашим правительством, однако записки от 26 мая и 12 июня ясно указывают, что союзные державы и поддерживавшие их страны договорились оказать адмиралу Колчаку и его сторонникам определенную поддержку. Несмотря на это, решающее значение имеют официальные документы, подписанные президентом Соединенных Штатов».