Уильям Грейвс - Американская интервенция в Сибири. 1918–1920 [Воспоминания командующего экспедиционным корпусом] [litres]

«Процент отправленных продуктов, не дошедший до пункта назначения:

Овощи, свежие и консервированные – 100 %

Табак для выдачи – 82 %

Сахар для войск и для продажи офицерам – 72 %

Фураж для животных – 90 %

Мясо – 46 %

Одежда – 65 %

Обувь – 35 %

Мука – 45 %».

Эта огромная недостача образовалась за период в три месяца и включала в себя только то, что не дошло из Екатеринбурга до Перми. Гайда предпринял самые решительные действия в отношении виновных в махинациях с поставками. Несколько офицеров пошли под трибунал и были уволены.

Естественно предположить, что русские, особенно высшие офицерские чины армии Колчака, единодушно поддерживали Гайду в его стараниях избавить армию от недобросовестных людей. Но по всеобщему убеждению тех, кто был в Сибири, реакция русских на действия Гайды была негативной и послужила одной из существенных причин его разрыва с Колчаком.

Большую часть обмундирования для мобилизованных русских солдат поставляли британцы. Генерал Нокс утверждал, что британцы поставили войскам Колчака 100 тысяч комплектов военной формы. Отчасти это подтверждалось большим количеством бойцов Красной армии, одетых в британскую военную форму. Генерал Нокс с отвращением относился к тому, что красные ходили в британской форме, и, как сообщали позже, сказал, что Британия больше ничего не пошлет Колчаку, потому что все, что она поставила, оказалось у большевиков. Вообще говоря, красноармейцы, носившие британскую форму, были теми же самыми людьми, которым ее выдали, когда их призвали в армию Колчака. Однако огромному числу этих людей было не по душе воевать за Колчака.

Методы, использованные людьми Колчака для мобилизации этих сибиряков, вызвали всплеск возмущения, который не так-то просто было унять. Они пришли в армию озлобленными и напуганными, но не врагом, а собственными командирами. В результате, как только получали оружие и обмундирование, они целыми ротами и батальонами дезертировали из своих частей и переходили на сторону большевиков.

9 апреля 1919 года я сообщал: «Рост численности так называемых большевистских банд в Восточной Сибири является результатом приказа о мобилизации и жестоких методов, используемых при его исполнении. Крестьяне и рабочий класс не желают воевать за Колчака».

К 13 апреля японцы разработали план, призванный заставить меня принять участие во внутреннем конфликте русских. Они обратились ко всем представителям союзных войск с заявлением, что большевики угрожают железной дороге вблизи Шкотова, и, утверждая, что железнодорожное сообщение прервано, просили присоединиться к японским частям, отправленным выбивать большевиков. После того как все согласились принять в этом участие, один из союзников отправил туда всего одного солдата, а другие незначительное количество, и японцы через начальника моего штаба обратились ко мне с просьбой присоединиться.

К тому времени я очень хорошо знал, что цель японцев – либо заставить меня принять участие в операциях против большевиков, либо заявить, что я отказываюсь присоединиться к другим союзникам в походе против большевиков. Они предложили сказать большевикам, что не могут идти на запад от северной и южной железнодорожной ветки, проходящей через Шкотово.

Анализ ситуации показал, что железнодорожное сообщение не было прервано, а угроза представляла собой двенадцать выстрелов, сделанных каким-то неизвестным лицом по неизвестной причине. По моему убеждению, выстрелы были сделаны каким-то русским или японским провокатором с целью попытаться поставить меня в затруднительное положение. В своем ответе японцам на это предложение я написал: «И Соединенные Штаты, и Япония твердо уверяли русских людей, что не станут нарушать политический суверенитет России и вмешиваться в ее внутренние дела. В свете этих заверений я не представляю, каким образом мы могли бы ограничивать русских в их собственной стране восточнее или западнее, севернее или южнее воображаемой линии, которую хотелось бы нарисовать Японии. Я не могу участвовать ни в каких операциях, за исключением тех случаев, когда это необходимо для защиты железной дороги».

Это дало повод японской и местной антиамериканской прессе разразиться бурей негодования в отношении американцев.

Со всех станций Восточной Сибири, где стояли американские войска, приходили сообщения об избиениях и убийствах мужчин, женщин и детей. Аналогичные сообщения поступали в американскую штаб-квартиру из деревень. Я чувствовал, что донесения, полученные от офицеров американской армии, правдивы, поскольку, прежде чем рапортовать в штаб, они лично проверяли достаточное количество сообщений, чтобы удостовериться в их подлинности. Зверства, о которых сообщали крестьяне, были настолько похожи на те, о которых докладывали офицеры, что я считал оправданным верить сообщениям крестьян. Я никогда не мог понять психологию того рода человеческих существ, которые думали подобными зверствами установить в Сибири сильную власть. Сторонники Колчака, творившие эти зверства, понимали, что у них есть лишь слабое подобие правительства, не способное продержаться и месяца без опоры на иностранные штыки.

Эти зверства в сочетании с агрессивными действиями войск Иванова-Ринова послужили причиной возникновения существенных разногласий между Ивановым-Риновым и мной. 9 мая 1919 года я телеграфировал военному министерству: «Иванов-Ринов отдал приказ идти в Омск, в одночасье передав все дела Хорвату. Я получил из надежных источников информацию, что приказ последовал за его требованием к правительству Колчака назначить его главнокомандующим Восточной Сибири, а Семенова командующим всеми войсками. Смысл этого пока не понятен».

Прежде чем отбыть в Омск, он явился ко мне со своим переводчиком и адъютантом. Я пригласил в кабинет своего переводчика, ожидая, что визит будет неприятным. К моему глубокому удивлению, Иванов-Ринов начал рассказывать мне, что в душе ничего против меня не имеет и надеется, что я ничего не имею против него. Что он не знает ни одного другого человека, с которым ему так хотелось бы распить бутылку вина за успехи наших стран. Что после того, как они избавятся от большевизма, он надеется встретиться со мной за одним столом и распить эту бутылку вина.

Он совершенно откровенно сказал: «Прежде чем я уеду, мне хочется сказать вам, что мы использовали все способы, которые только существуют в мире, чтобы заставить вас изменить свою политику. Мы пытались вам льстить, мы пытались вас оскорблять, мы пытались ставить вас в безвыходное положение, но, насколько я могу судить, мы ни на каплю вас не изменили. И хотя мне не нравится ваша политика, я восхищаюсь вашей стойкостью».