Юрий Кобаладзе - Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

— Я так счастлив с тобой! — без конца повторял он, изумленно качая головой. — У меня никогда не было такой женщины.

Я не разделяла его восторга, считая себя заурядной личностью.

— Ты не можешь этого понять, — говорил он и пытался объяснить: — Мне никто никогда ничего не давал — все только брали.

А мне казалось, что его просто невозможно не любить, поэтому так хотелось доставлять ему радость!

— Ты так много делаешь для меня, — удивлялся он. Мою естественную заботу, каждую мелкую услугу он принимал как большой подарок. Возможно, для кого-то другого, я бы и не стала делать того, что с удовольствием делала для Кима, который сам излучал такую доброту, что она казалась осязаемой.

Страдая бессонницей, Ким постоянно принимал снотворное. И все-таки, несмотря на это, спал мало. Независимо от того, сколько времени ему удавалось поспать, он всегда поднимался рано. Накинув халат, сразу закуривал и шел на кухню, чтобы поставить чайник. Ровно в 7 часов уже слушал Би-Би-Си, сидя у своего старого приемника «Фестиваль» с традиционным стаканом чая. Ким был очень привязан к своему старомодному приемнику и предпочитал его новому транзистору, подаренному коллегами к очередному юбилею. Мой брат с трудом поддерживал жизнь «Фестиваля», подтачивая и подпаивая износившиеся детали.

Утренний чай Ким пил с лимоном из стакана в подстаканнике и называл это «русским» чаем. В 5 часов вечера готовил себе «английский» чай, очень крепкий, который пил с молоком из чашки старинного фарфора. В последние годы он разлюбил «английский» чай и пил только «русский».

Прихлебывая второй или третий стакан чая, он готовил себе тосты, которые ел с маслом и джемом (самый любимый — апельсиновый «Oxford coarse eut orange marmelade», который ему привозили из Англии дети и ученики). Покончив с тостами, принимался за кофе «эспрессо», который готовил в специальном итальянском кофейнике. Позднее, когда у него обнаружили глаукому, ему пришлось отказаться от кофе. Он говорил, что это не слишком большая потеря по сравнению с чаем, которого он не смог бы себя лишить.

Иногда Ким готовил себе на завтрак «bacon and eggs» (яичницу с беконом). Тонкие ломтики копченой грудинки обжаривал и осторожно выкладывал на бумагу, чтобы в нее впитывался жир (для этого он собирал толстую оберточную бумагу). Затем на той же сковородке поджаривал два кусочка хлеба, а потом два яйца. Все это раскладывал на большой тарелке: с одной стороны — хрустящий хлеб и сверху по одному яйцу на каждый кусочек, с другой — ломтики грудинки. У мамы, наблюдавшей однажды за этими манипуляциями, разыгрался аппетит, и она попросила то же самое приготовить для нее. С тех пор Ким каждый раз предлагал ей это блюдо.

После завтрака мы отправлялись на прогулку. Наш излюбленный маршрут пролегал по Тверскому бульвару и завершался в универсаме, откуда мы неизменно возвращались с тяжелыми сумками, нагруженными соками, минеральной водой, сухими винами и разными продуктами. Приспособившись к московскому быту, Ким приучил и меня к оптовым закупкам. Несмотря на тяжелую поклажу, он успевал заметить на земле маленькую букашку и резко останавливал меня, чтобы я на нее не наступила.

— Осторожно! Смотри, какой маленький животник! — так любовно он называл насекомых.

В другой раз он встал на защиту кошки. Она на свою беду попалась на дороге здоровенному пьяному детине, который с размаху пнул ее ногой. Ким бросился на него с криком:

— You are a fool (ты дурак!)!

Я успела вовремя удержать защитника, буквально повиснув на нем, — этот громила мог стереть его в порошок.

Привыкнув к вечному дефициту, Ким часто повторял слово «запас», и я обнаружила у него целые залежи консервов, хотя у нас этим никого не удивишь. Несмотря на мои протесты, он однажды открыл вздувшуюся банку с сомом в томатном соусе и съел ее содержимое. А я в течение двух часов со страхом следила за ним, опасаясь отравления. Он только смеялся и говорил, что сом был очень вкусным, а его желудок способен переваривать и гвозди. После этого я стала постепенно украдкой выбрасывать банку за банкой из его «запаса». Кима позабавил мой испуг, и он часто подшучивал надо мной, вспоминая сома в томатном соусе. Но даже в погоне за дефицитом Ким оставался «белой вороной». Как-то в универсаме, взяв несколько банок сока, я оставила ему сумку и отправилась за другими покупками, а когда вернулась, то обнаружила всего одну банку.

— Там мало оставалось, и я отнес их обратно, — объяснил Ким.

Увидев, что к корзине, где лежат банки с соком, подходят люди, он подбрасывал туда банки из своей сумки.

Часто нарываясь на грубость продавцов в наших магазинах; Ким очень удивился, столкнувшись с этим в ведомственной аптеке КГБ, персонал которой обычно отличался вежливостью. Мы зашли туда по совету нашего невропатолога, чтобы купить корень валерьяны. Врач сказала, что нам обоим надо пить его настой долго и помногу: «Купите побольше, пока есть в нашей аптеке».

Я заплатила в кассу за десять пачек, но, видимо, не стоило принимать этот совет слишком буквально, так как, когда я подала чек, мне швырнули его обратно. Я бросила его и отошла в угол аптеки, не в силах сдержать слезы, доказав тем самым, что мне и десяти пачек мало. Бедный Ким не мог понять, чем вызван гнев аптекаря (возможно, виной тому были магнитные бури), и растерянно топтался около меня.

Трудно было найти ответ на многие «почему» Кима даже мне, прожившей в Москве всю свою жизнь. Помню, Киму приглянулась сумка в витрине ГУМа, и он захотел купить ее для меня. Он не поверил, когда я сказала, что она не продается, и терпеливо искал ее в разных секциях. Чтобы успокоить его, я позвонила по телефону в справочный отдел и дала ему послушать исчерпывающий отрицательный ответ.

Там, в ГУМе, Ким не мог понять, зачем выставлять на витрине то, что не продается. И снова столкнулся с этой проблемой в магазине около нашего дома, где мы постоянно покупали грейпфрутовый сок. Похоже, что, кроме нас, никто его тогда не пил, находя горьковатым и чересчур кислым. (Ким рассказывал, что, когда он покупал апельсиновый сок, слишком сладкий на его вкус, продавщица советовала добавлять туда побольше сахара.) На этот раз нам было сказано, что грейпфрутовый сок кончился, хотя за спиной продавщицы возвышалась целая горка из этих банок.

— С витрины не продается, — отрезала она.

Если нам не везло с соком в одном магазине, то могло посчастливиться с «живыми» апельсинами в другом. Гуляя по тихим переулкам, мы заходили в маленькие магазины, совмещая приятное с полезным, и покупали что-нибудь впрок, чтобы в дальнейшем избежать очередей.

Ким очень любил посещать рынок, невзирая на мучения, которые испытывал в яблочный сезон. Он страдал аллергией на яблоки, не переносил даже их запаха и стремительно пробегал по рядам, заткнув нос платком. Однажды он обеспокоенно носился по квартире, принюхиваясь, как ищейка, бормоча: