Юрий Кобаладзе - Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

Теперь, глядя на него, я думала: мне нечего больше желать — только бы он был жив и здоров. Это я постоянно повторяла про себя как заклинание. Вместе с любовью к Киму в моей душе поселился страх. Я уже не мыслила своей жизни без него и боялась его потерять. Меня пугала наша разница в возрасте, вероятность того, что я переживу его. На некоторое время я немного успокоилась, когда наша общая врач, осматривая меня, сказала Киму, что я гораздо слабее здоровьем, чем он. На самом деле тогда он был практически здоров, если не считать хронического бронхита, которым он страдал с раннего детства.

Но радость моя была недолгой — начиная с 1978 года здоровье Кима стало резко ухудшаться, и тревога уже не покидала меня. Свой страх я глубоко запрятала, а пока ценила каждый день, каждую минуту, прожитую с ним. Трудно выразить в словах это непреходящее ощущение счастья. Не будет преувеличением сказать, что все 18 лет мы с Кимом прожили душа в душу, и он постоянно удивлялся, как такое «сокровище» досталось ему. Однажды, пока я хлопотала на кухне, он спросил мою подругу, почему я не была до него замужем. Она, не зная, что ответить, пришла ко мне с этим вопросом.

— Скажи, что меня никто не брал, — посоветовала я. Мне таких вопросов Ким не задавал. Наоборот, не хотел ничего знать о моей личной жизни, как будто боялся соприкоснуться с моим прошлым, не слишком бурным на самом деле. Иногда, вспоминая какой-то невинный эпизод из прежней жизни, я видела, что он буквально сжимается, как от боли. По-видимому, Ким предполагал, что и я так же ревниво отношусь к его прошлому. Наверное, поэтому он был шокирован, когда я сказала, что хочу (по совету Иды) почитать мемуары его покойной жены Элеоноры (книга стояла у него на полке). Ким изменился в лице и вышел из комнаты, не сказав ни слова. С тех пор я никогда не видела этой книги.

По своей натуре Ким был очень ревнив, ревновал меня даже к подругам. На самом деле у него не было поводов для этого, просто ему хотелось, чтобы я постоянно была рядом. Уже в начале нашей совместной жизни он не сомневался в моих чувствах и сам сказал: «Это же очевидно, что ты любишь меня», — хотя не переставал удивляться этому. Действительно, я была полностью поглощена Кимом. Вместе с тем хотела поддерживать отношения с друзьями, любила театр и кино. Ким всегда скучал в мое отсутствие, но виду старался не показывать.

Поначалу он воспринимал мои отлучки даже трагически, но я осознала это только после одного случая. Тогда с позволения Кима я ушла с подругой в кино на дневной сеанс. После кино мы еще погуляли. За разговором время прошло незаметно, и я отсутствовала дольше, чем Ким предполагал. Он простоял несколько часов у окна, высматривая меня, и, когда я вернулась, дрожал от волнения. У него было такое несчастное лицо, что мне было бы легче перенести его справедливый гнев, но я не услышала ни слова упрека. С тех пор меня не покидало чувство вины и я старалась надолго нигде не задерживаться. Со временем я узнала от подруг, что он обзванивал их, разыскивая меня, а позднее мне попалась на глаза его сумбурная записка.

У меня отсутствует чувство времени, и я часто всюду опаздывала, пока Ким не перевоспитал меня. Когда я собиралась куда-то, он всегда спрашивал, во сколько я должна уйти из дома. Если меня ждали в гости в 7 часов, это не значило, что я поспею вовремя. Ким задолго до моего ухода начинал мерить шагами прихожую. Его нервозность передавалась мне, и я невольно поторапливалась. Сам Ким был необычайно пунктуальным. К своему уходу, как и к приему гостей, он готовился заранее и всегда был «при полном параде» задолго до намеченного времени. Если кто-то звонил по телефону и говорил: «Зайду через несколько минут», он уже не отходил от двери. Так же буквально понимал обещание: «Загляну на полчасика». Его обескураживало, что «полчасика» обычно затягивались на несколько часов, и удивляло, что я спешу приготовить угощение для неожиданного посетителя.

Ким ненавидел телефон, от него он постоянно ждал подвоха — кто-то звонит, чтобы увести меня. Хотя он никогда не останавливал меня, я не злоупотребляла предоставленной мне свободой, чтобы не огорчать его. Ким не выносил одиночества, и, если мне все-таки хотелось куда-нибудь пойти, я старалась подготовить его к этому «удару» исподволь, постепенно. Тем не менее он каждый раз менялся в лице, стоило ему услышать об очередном приглашении, но быстро брал себя в руки и всегда говорил:

— Ну, конечно, иди, если хочешь.

Мне, разумеется, хотелось бы выходить «в люди» вместе с Кимом, но он предпочитал уединение любому обществу, даже самому приятному. Он удивлялся, слушая рассказ некоей дамы, как им с мужем пришлось путешествовать с довольно неприятным попутчиком и, несмотря на это, они предпочитали его компанию своему уединению.

— Ведь скучно вдвоем! — объясняла она.

Ким не мог представить, что такое может случиться с нами, и, зная наперед мой ответ, часто спрашивал:

— Скучно вдвоем?! — А проводив гостей, обычно повторял: — Только с тобой, только с тобой!

Хотя мы много путешествовали, по-настоящему Ким был счастлив только дома, и, когда я заговаривала о новой поездке, у него заметно портилось настроение. Будь на то его воля, он никогда не покидал бы своей квартиры, которую и называл «наш остров».

Кима утомляли не столько поездки, сколько многочисленные встречи с людьми, на что он пожаловался в письме М. П. Любимову от 17 января 1978 г.:

«…В намеченной нами программе есть три периода, когда нас не будет в Москве, а именно: с конца февраля до начала марта; с конца мая до начала июня; с конца июля до начала августа. Вы наверняка подумаете, что моя жизнь — сплошной отдых. На самом-то деле я куда больше отдыхаю, когда много спокойно работаю у себя дома, чем когда разъезжаю по разным чужим местам — все время люди, люди, люди!»

Сначала по приезде в Москву Кима поселили в районе станции метро «Сокол». Позднее показали эту квартиру, которая ему сразу понравилась своим расположением. Особенно его радовало, что окна выходят на три стороны света — запад, восток и юг. Дом стоит в самом центре. Москвы, недалеко от Пушкинской площади, в тихом переулке. Ким любил вид из окна своей квартиры — типично городской пейзаж с крышами разноэтажных домов (он называл их ласково «крышки») и шпилем высотного здания на горизонте. Мы наблюдали красочные закаты из кухонного окна, когда солнце медленно скользило по шпилю высотки…

Киму хотелось, чтобы я постоянно была у него перед глазами, и, даже когда я занималась домашними делами, он жаловался с самым серьезным видом:

— Я никогда не вижу тебя.

Перебегая из ванной в кухню и обратно, я затруднялась с ответом на его вопрос:

— Где ты сейчас будешь?