Юрий Кобаладзе - Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

И снова Ким поделился своими огорчениями с Грэмом Грином в том же письме:

«…Теперь об этой жуткой истории в Афганистане. Едва ли нужно говорить тебе, как я всем этим огорчен, — тебя может удивить то, что я не встретил здесь никого, кто бы этому радовался. Судя по всему, было крайне необходимо избавиться от Хафизуллы Амина, который буквально устраивал кровавую баню, именовал себя афганским Сталиным и вел себя соответственно. Но было ли так уж необходимо выбирать военное решение проблемы, как это нынче называют? Не достаточно ли было тихо расправиться с Амином ударом кинжала? Но это, конечно, просто импульсивная реакция. Я не моту высказывать свое мнение, не зная всех фактов, приведших к такому решению».

Тем не менее я слышала, как Ким высказывал сотрудникам свое мнение по поводу вторжения в Афганистан в самой резкой форме. Но (увы!) его советы не повлияли на ход событий.

…Параллельно с «надомной» работой у Кима появились новые обязанности. Ему отвели роль наставника молодежи. Эта идея осенила М.П. Любимова в 1974 году, когда он стал начальником Третьего отдела Первого главного управления КГБ. По его словам, он предложил О.Д. Калугину использовать Кима для «оживления работы по Англии». Тогда это было особенно актуально, поскольку в 1971 году из Англии выдворили 105 советских дипломатов. Фактически вся резидентура была разгромлена. Там остался только один латыш Я. Лукашевич. (Несколько лет спустя мы встретились с ним в Латвии на съемках документального фильма о работе советской контрразведки.)

Итак, Ким был призван ковать новые кадры. С этой целью отобрали группу молодых людей, которым он передавал свой многолетний профессиональный опыт. Занятия проводились на конспиративной квартире в десяти минутах ходьбы от нашего дома. Группа обычно включала трех-четырех человек, ее состав иногда изменялся — одни студенты уезжали в командировки, их место занимали новички.

Ким заинтересованно отнесся к новому роду деятельности. Ему доставляло удовольствие общаться с молодыми людьми: он видел в них своих единомышленников и был с ними предельно откровенен. Меня радовало, что Ким нашел наконец занятие себе по душе, и я старалась поддерживать в нем интерес к этому делу, лишь бы он не замыкался в стенах нашего дома.

Ким делился со мной впечатлениями о своих учениках, говорил, что они интеллигентные и способные. Среди них он особенно выделял одного — Майкла (как он его называл) — и давал ему самые высокие оценки, считая его подающим большие надежды.

— Этот просто блестящий, — говорил Ким о своем любимце и очень хотел познакомить меня с ним.

Знакомство наше состоялось не скоро. Я видела Майкла при жизни Кима всего один раз. Второй раз он навестил меня в день похорон Кима. Впоследствии я подружилась с ним и его семьей, и мы стали часто встречаться.

Бывая в командировках, ученики переписывались со своим учителем. Ким посочувствовал Майклу, работавшему в Англии в начале 80-х годов:

«…Да, я представляю себе, что твой путь в эти дни усеян скорее минами, нежели розами. Впервые я по-настоящему начинаю бояться того, что могут замышлять эти безумцы из Вашингтона, ну и, конечно, пудель Рейгана (миссис Т.) тут как тут. А вот британская политика впервые становится интересной. Не скажу, чтобы я с восторгом относился к либералам или социал-демократам — все это старая команда, только они решили сменить одежду. Ты наверняка знаешь обо всем этом больше меня, так что не стану дальше распространяться» (16 января 1982 г.).

Занятия Кима со студентами носили форму собеседований или деловых игр и в какой-то мере напоминали уроки актерского мастерства. Эти встречи проходили в непринужденной обстановке — за рюмкой коньяка и чашкой чая. Ким обучал своих подопечных умению произвести хорошее впечатление, манере поведения, общения, объяснял, как надо разговаривать, о чем беседовать. Его советы, даже в мелочах, в таких, например, как выбирать одежду, подобающую случаю, как уметь носить вещи, были необычайно полезны. Этому их никто другой научить не мог. Таким путем Ким помогал своим студентам войти в определенный образ, внедриться в чужую среду, стать «своим среди чужих», одним словом, быть англичанином.

Вместе с тем Ким сетовал, что его не использовали в свое время, когда он действительно обладал бесценными знаниями. Он считал, что его опыт безнадежно устарел, что он слишком отстал от жизни и не может принести достаточной пользы своим слушателям. Но студенты уверяли, что его опыт уникален, и очень дорожили этими семинарами. В письме к М.П. Любимову от 14 апреля 1977 г. Ким писал:

«На следующей неделе мы уезжаем в Ленинград (по делам), а через неделю — в Крым на отдых, который, надеюсь, я заслужил. Тем временем я продолжаю говорить всякую ерунду мальчикам, а они, похоже, готовы меня слушать — возможно, они все же что-то от этого получают».

Ким тщательно готовился к своим занятиям — это было заметно по его сосредоточенному, даже отрешенному выражению лица, которое у него появлялось накануне встречи со студентами. При этом я не видела его сидящим за письменным столом, никаких конспектов или планов он не составлял, придумывая очередную тему семинара на ходу.

«Мы снова взялись за старое: в этом году у нас двое новеньких и один или двое из старого состава. Сегодня я встречусь с ними во второй раз и усиленно ворочаю моими бедными старыми мозгами, пытаясь придумать, что бы такого им сказать, чего они еще не знают.

Желаю тебе всяческих профессиональных успехов, и, если какие-то мои случайные замечания смогут этому способствовать, я буду горд и счастлив» (из письма Майклу от 31 октября 1983 г.).

В последние годы своей жизни Ким часто болел, и каждый выход из дома становился для него проблемой. Однажды, когда он шел на занятия, ему пришлось пешком подниматься на девятый этаж, так как испортился лифт. Домой он вернулся вконец обессиленным. После этого случая Ким предложил куратору перенести встречи с учениками на нашу квартиру. Эта просьба была выполнена, хотя и неохотно, поскольку считалось нежелательным расширять круг наших посетителей.

И все-таки даже дома Киму становилось с каждым разом все труднее справляться с этой нагрузкой.

«Дело в том, что я отметил конец нашего юбилейного года и начало нового самым неподходящим образом: в декабре меня жуткий прихватил бронхит, а в январе — грипп. Сейчас я только выбираюсь из всего этого и надеюсь возобновить беседы с нашими молодыми друзьями в будущую пятницу» (из письма М.П. Любимову от 17 января 1978 г.).

Ким жаловался мне, что говорить беспрерывно в течение двух часов очень утомительно. Со временем интервалы между семинарами стали увеличиваться, и мне приходилось все чаще звонить куратору, прося перенести очередной урок на неделю или на неопределенный срок. Тем не менее эти занятия, хотя и с большими перерывами, продолжались до последнего года жизни Кима.