Юрий Кобаладзе - Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

Радуясь приезду детей, Ким и расставался с ними без сожаления. Он привык к уединенному образу жизни, и любые гости его утомляли. Я тщательно готовилась к приему детей, любила их встречать (Ким оставался дома, пока я ездила в аэропорт) и всегда грустила, расставаясь с ними. Мне даже казалось, что эти визиты доставляли больше удовольствия мне, чем Киму.

У Кима часто сочувственно спрашивали, каким преследованиям подвергаются его дети. Советским людям было известно, что члены семьи неизбежно пострадали бы в аналогичной ситуации в нашей стране. Они не могли поверить, что его шпионская деятельность никак не отразилась на жизни детей. Только однажды, когда Джон решил отправиться фотокорреспондентом на вьетнамскую войну, отголоски прошлого его отца напомнили о себе. Ему медлили с выдачей визы в паспортном отделе, и он считал, что причиной тому была фамилия Филби. Визу он все-таки получил и побывал во Вьетнаме. Кстати, никому из детей не чинили препятствий с поездками в Советский Союз.

Думаю, что труднее всех было самым младшим — Миранде и Гарри, когда умерла их мать, а вскоре они лишились и отца.

Братья и сестры, все пятеро, мало похожи друг на друга и еще меньше напоминают Кима. Я с трудом находила у них что-то общее во внешности с отцом. Иногда это сходство обнаруживалось в отдельных чертах лица, в походке или жестах. Джон, очень теплый, душевный, был наиболее близок Киму и разделял его политические взгляды.

Как-то во время майских праздников в Москве Джон стащил на улице два красных флага (удивительно, как ему удалось беспрепятственно прошагать с ними по городу) и растянул их над кроватью в спальне Кима, видимо в знак уважения к идеалам отца.

Патриция, младшая сестра Кима, выразила свое понимание в иной форме — она прислала вместе с теплым письмом пластинку Фрэнка Синатры. И среди его песен она выделила одну — «Мой путь», подчеркнув название и надписав «Киму от Пэт».

Там есть такие строки:

Ким очень любил Патрицию, и этот знак внимания растрогал его, к тому же песня оказалась на удивление созвучна его убеждениям.

Вряд ли кто-нибудь из детей по-настоящему понимал мотивы поступка своего отца, но они предпочитали не высказываться на эту тему. Тем более было удивительно, что дети, такие непохожие друг на друга, в разное время говорили мне одни и те же слова:

— Не was a great father! (Он был замечательным отцом!)

Первое время я пыталась выводить Кима «в свет», пока не убедилась, что это не доставляет ему никакого удовольствия. Я напрасно радовалась, когда достала билеты на премьеру английского фильма (забыла его название, но помню, что это была экранизация классического произведения), вообразив, что знакомый сюжет придется Киму по душе. Он ничего не смог понять и сбежал из зала, просмотрев всего несколько кадров, — его невыносимо раздражал русский перевод, заглушавший английскую речь.

Как-то раз мне удалось уговорить его пойти в Малый театр на «Царя Федора Иоанновича». Обычно он избегал драматических постановок, так как плохо понимал русскую речь. В этом случае я надеялась, что спектакль ему понравится: он очень хорошо знал русскую историю и любил Смоктуновского, который играл царя Федора. Моим надеждам не суждено было оправдаться. Уже к середине первого акта Ким заскучал, заерзал в кресле, а в антракте заявил, что хочет уйти домой. Я надулась и не стала его удерживать, а сама в гордом одиночестве досмотрела спектакль до конца, хотя и без прежнего удовольствия.

После этого похода в течение нескольких дней Ким выглядел задумчивым и озабоченным. Наконец, спросил:

— Кто такой Шурин? Почему я никогда не встречал этого имени?

Царь Федор, обращаясь к Годунову, который был братом его жены — царицы Ирины, всегда говорил «шурин» (brother-in-law), а для Кима это звучало как русская фамилия подобно Шуйскому или Годунову. Его расстроило собственное невежество, незнание одного из главных действующих лиц пьесы и истории, и он не находил себе места, пока не поговорил со мной и не закрыл это белое пятно в своих познаниях.

Как ни странно, Киму понравилась венгерская комедия «Проснись и пой» в Театре Сатиры с блистательной Татьяной Пельтцер. Он без труда разобрался в незамысловатом сюжете. Обычно же в кино и театрах Ким томился от. скуки, и у меня из-за этого портилось настроение. В конце концов мы пришли к компромиссному решению: он оставался дома, а я развлекалась с подругами. Зато я не отказывалась сопровождать его на хоккей и футбол, пока меня с радостью не заменил мой брат, такой же, как и Ким, страстный болельщик. Вот цирк Ким очень любил — там было все понятно.

Чаще всего мы ходили на симфонические концерты в Консерваторию и в Большой театр. Старались не пропускать художественные выставки в Музее изобразительных искусств. Мы получили огромное наслаждение в Консерватории от концерта Лондонского симфонического оркестра, которым дирижировал Бенджамин Бриттен. В его исполнении даже наш тяжеловесный гимн прозвучал необыкновенно легко и радостно. Солистом был Ростропович, уже опальный. Это был его последний концерт на Родине. Первые ряды занимали почетные гости — иностранцы и знаменитости. Среди них оказались и наши места. Но уступив свои билеты друзьям, которые гордо восседали рядом с Шостаковичем, мы сами скромно сидели в последнем ряду, чтобы избежать нежелательных встреч.

Ким всегда опасался нечаянной встречи с иностранными журналистами в общественных местах. Надо же было такому случиться, что во время нашего посещения Большого театра мы наскочили на Дика Бистона, московского корреспондента «Дейли телеграф», и его жену Мойру, старых друзей Кима. Мойра спросила меня, часто ли мы бываем здесь. Не так часто, как хотелось бы, сказала я, потому что нелегко достать билеты.

— А что здесь легко? — раздраженно спросила она. Вопрос (риторический), который мы то и дело задаем друг другу.

В то время по поводу билетов, как и по любому другому, приходилось обращаться к куратору, но в роли просителя я старалась выступать как можно реже.

Бистоны пожаловались, что уже не один год живут у друзей — не могут найти квартиру. Ким обещал похлопотать. И потом очень радовался, что ему удалось помочь им. Он получал от них теплые письма и приглашения на Рождество, которыми, к сожалению, мы не могли воспользоваться. Когда вышла его книга на русском языке, Бистоны уже были в Америке, и я пошла на почту, чтобы отправить им подписанный Кимом экземпляр. Но мне не удалось сделать это, тогда как раз перестали принимать книги к пересылке за рубеж.