Юрий Кобаладзе - Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

Выйдя из больницы, я живу сейчас, очень серьезно следуя совету доктора «не перегружать себя». Неспешная прогулка-другая, утром и вечером, и сон днем — похоже, идеальный рецепт для жизни! Когда я смогу заняться каким-то делом, это уже другой вопрос. Вообще-то я начинаю мой третий семинар в будущую пятницу, и мои дорогие коллеги наверняка скоро забудут, что мне нужно днем спать».

Ким упорно отказывался от приглашений посетить ГДР — он не мог преодолеть застарелого предубеждения, неприязненного отношения к немцам, оставшегося со времен войны. Мы побывали там лишь в 1980 году, и эта поездка, против всех ожиданий, оказалась на редкость удачной. Нас принимали очень радушно и вместе с тем ненавязчиво. Как и в других странах, нам предоставили русскоязычного переводчика, что было удобно для меня, но Ким предпочитал говорить по-немецки и настолько к этому привык, что иногда переходил на немецкий и со мной.

Мы встречались со знаменитым Маркусом Вольфом, возглавлявшим разведку. Он разговаривал со мной по-русски без малейших признаков иностранного акцента, чему я очень удивилась, а он объяснил, что провел детство и юность в Москве и там же получил образование.

Мы также познакомились с Мильке, министром госбезопасности. Он пригласил нас с Кимом на обед к себе на загородную виллу. Там собралось большое представительное общество из высоких чинов этого министерства.

Мы жили в пригороде Берлина и много ездили по стране. В Дрездене провели два дня под непрекращающимся проливным дождем. Наслаждались шедеврами живописи в Дрезденской галерее. От наших сопровождающих не укрылось то, что Ким подолгу останавливался около полотен Каналетто, и, когда мы вернулись на свою виллу, нас ждал сюрприз — прекрасная копия картины этого художника (вид Дрездена).

Несколько дней мы отдыхали у моря, в Ростоке. Стояли солнечные дни с прохладным ветерком. Вода была бодряще холодной, как обычно в Балтийском море. Ким, разумеется, не купался, и я плавала за двоих.

Однажды прохладным вечером мы присутствовали на грандиозном театрализованном представлении. В огромном партере, который расположился на берегу моря под открытым небом, не осталось ни одного свободного места. Наши сопровождающие усадили нас с Кимом в первых рядах, предусмотрительно снабдили пледами, а во время действия подносили по рюмочке коньяка, чтобы уберечь от простуды. События разворачивались на море и суше. Мы стали свидетелями красочного зрелища.

В сгустившихся сумерках появились два парусника и сошлись в жестоком бою. Грохотали пушки, вода пенилась. Море и небо освещались вспышками разрывов и пламенем пожара. А тем временем на берегу сражались копьями конные рыцари в железных доспехах…

К сожалению, поездка в ГДР оказалась самой последней в жизни Кима.

Москва стала для Кима родным городом, он прекрасно ориентировался в ней и любил бродить со мной по тихим переулкам.

Мы редко уезжали из Москвы (до того, как у нас появилась возможность бывать за границей), и обычно ненадолго, не более чем на месяц. Киму нравился московский климат. Он одинаково хорошо переносил любую погоду — все времена года, но особенно любил настоящую русскую зиму, снежную и морозную. С удовольствием гулял в самый трескучий мороз, полной грудью вдыхая ледяной воздух. Меня тоже не пугали морозы, но жару я не переносила, особенно в городе, и, беспокоясь, что Ким тоже страдает, спрашивала его:

— Как ты себя чувствуешь? Тебе жарко, душно?

Он удивлялся моему вопросу:

— Нисколько, так тепло и приятно.

Ким заметил, что от жары у меня портился характер, я становилась раздражительной. Это его беспокоило, и он со страхом следил по телевизору за прогнозом погоды в вечерней информационной программе «Время». Услышав, что температура воздуха поднимается выше 25 градусов, с обреченным видом приносил мне эту печальную весть.

В такие дни я чувствовала себя как рыба, выброшенная на песок, и оживала только в ванной, под холодным душем. Там Ким и обнаружил меня однажды за странным для этого места занятием: я чистила картошку, сидя в ванне с холодной водой. До сих пор помню выражение его лица.

Возможно, этот случай помог мне убедить Кима провести лето на даче. Раньше он говорил, что хотел бы иметь свою дачу, но все, что видел у нас, его не устраивало, особенно угнетало отсутствие элементарных удобств.

(Только побывав в Англии, я поняла, что хотелось бы иметь Киму и чего он не мог здесь найти, — нечто похожее на английский коттедж.)

В то лето 1972 года, задолго до нашей размолвки с Блейками, Джордж с Идой жили в Томилино, на даче КГБ, и предложили нам разделить их компанию. Они занимали половину большого дома со всеми удобствами, кроме горячей воды, другая половина оставалась свободной. Ким в конце концов согласился туда переехать, хотя и без энтузиазма, и мы поселились в задней части дома.

Там был большой запущенный сад, окруженный глухим забором. Мои запросы были скромными — свежий воздух и тень от дерева над головой. Я была вполне счастлива и приставала к Киму:

— Почему ты не посидишь в саду?

Он морщился и упорно отказывался выходить из дома:

— Здесь земля кислая!

Его, привыкшего к ухоженным английским садам и газонам, раздражал вид необработанной земли. Потом и я заметила, что деревья погибают, пожираемые лесными клопами, которые красными ручейками струились по стволам. Дополнительным украшением пейзажа были кролики. Их разводил и выпускал к нам на вольные хлеба сторож, живший по соседству. Они шныряли под ногами, усердно удобряя почву, и вся трава была усеяна черными катышками.

Киму все было не по душе. Он сидел, насупившись, в четырех стенах, уткнувшись в свои книги и газеты. Ночью его беспокоил шум пролетающих самолетов (неподалеку, в Быково, был аэродром). Он затыкал уши ватой, но все равно плохо спал.

Так проходили дни. Ким не высказывал недовольства и, стиснув зубы, нес свой крест. Вид этой молчаливой жертвы стал для меня невыносимым, и вскоре мы вернулись в душную Москву.

Но ухудшившееся в конце 70-х годов здоровье Кима заставило нас поставить вопрос о даче перед куратором. В ответ услышали до боли знакомое: «Это не так просто». Нам было неведомо, как преодолевались трудности, однако через несколько месяцев Киму предложили посмотреть дачу.

Дачный поселок, принадлежащий КГБ, расположен километрах в двадцати от центра Москвы. Около сотни неогороженных стандартных домиков разбросаны на расстоянии нескольких десятков метров друг от друга.

Когда мы туда ехали, я опасалась, что это место вызовет у Кима такую же реакцию, как и Томилино. Но, к счастью, ему все понравилось, и мы провели там наступившее лето и все последующие годы.