Юрий Кобаладзе - Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

К тому времени Ким уже утратил иллюзии «о возможности построения» английского коттеджа «в отдельно взятой стране» и вполне довольствовался скромным финским домиком. У нас было две спальни, гостиная и терраса, кухня и ванная — все необходимые удобства, включая отопление. Домик был летний, и дачный сезон ограничивался пятью месяцами — с мая по сентябрь.

«Зато я получил очень славную дачу со всем современным оборудованием недалеко от Москвы — всего в получасе езды. Дорога обрывается у края леса, так что по ней никто не проезжает мимо, даже крестьянин на тракторе. Единственный посторонний звук здесь исходит от нашего дружка — дятла, который выпускает свои трели очередями, совсем как автомат Брена, — просто удивительно, что у столь маленького хрупкого существа такие сильные шейные мускулы и такой иммунитет от головной боли (по всей вероятности). Раз в две недели нам привозят цыплят, яйца, молоко, сметану и тому подобное, что я приписал преимуществам жизни в деревне. Какая наивность! Выяснилось, что все это привозят из Москвы» (из письма Эрику де Мони от 25 марта 1983 г.).

Ким с энтузиазмом принялся возделывать свой «сад», хотя почва — сплошная глина — больше располагала к гончарному производству, чем к земледелию. Он долго и упорно копал маленькую грядку, а на следующий день заново перекапывал свалявшиеся комья, пока комендант дачного поселка не охладил его пыл, объяснив всю бесполезность труда, и не привез тачку земли. В дальнейшем наш безотказный Владимир привез еще немного земли, и мы разбили маленький огород. Ким смастерил кормушки для птиц, любовался их повадками, наслаждался покоем и тишиной, но огорчался, что нет бабочек.

Птицы охотно откликнулись на наше гостеприимство. Сначала появился крупный дятел. Он считал себя хозяином и разгонял других птиц. Ему пришлись по вкусу хлебные крошки. Он неловко, сбоку хватал кусочек и, держа его в клюве, перебирался по дереву. Отыскав в коре отверстие, заталкивал туда свою добычу. Вскоре дятел стал прилетать со своим птенцом, который нисколько не уступал ему размерами и отличался только ярко-красным пятном на грудке. Младенец требовательно покрикивал, пока дятел-мама (или папа?) отправлял в его ненасытный клюв кусочки хлеба, один за другим.

Желто-зеленые синички слетались шумными стайками. Весело щебетали, порхая, суетливо клевали корм, отгоняя друг друга и небрежно разбрасывая крошки, которые разлетались, как брызги фонтана.

Скромные зяблики, напротив, вели себя очень деликатно. Они подолгу неподвижно сидели на хлебной горке, по одному на каждой кормушке, наслаждаясь изобилием и лишь изредка поклевывая.

Дымчато-голубой с розовой грудкой поползень спускался к кормушке по дереву вниз головой и стремительно уносился ввысь с кусочком хлеба для своих птенцов.

Маленькие трясогузки, изящные и высокомерные, прохаживались по дорожке, подбирая упавшие крошки.

Иногда случались трагедии, когда птицы с лета ударялись о стекло террасы и падали замертво.

Однажды я подобрала на земле неподвижный крохотный комочек — это был соловей. Пока я пыталась вдохнуть в него жизнь, вокруг моего носа вился назойливый комар. Скрюченные лапки стали медленно расправляться, и коготки вцепились в мой палец, но глаза все еще были подернуты пленкой. Вдруг соловей взглянул на меня своими бусинками, в то же мгновение склюнул комара и, поблагодарив меня веселой трелью, молниеносно упорхнул.

Ким ревниво охранял покой своих питомцев и гонял кошек, которые стали его злейшими врагами.

Помимо птиц к кормушкам стали наведываться и белки. Однажды, сидя под деревом, я услышала странный звук. Посмотрела вверх. Там на ветке сидела белочка и возмущенно цыкала на меня, а ее пушистый хвост дрожал от негодования — я вторглась на ее территорию. Прогнав меня, она приступила к своему обеду.

Встреча старых друзей в Москве после 35-летней разлуки была насколько радостной, настолько неожиданной и даже невероятной по тем временам.

Грэм Грин приехал в Москву по приглашению Союза советских писателей в сентябре 1986 года впервые после 25-летнего перерыва. По прибытии в Шереметьево он сразу заявил, что хотел бы встретиться со своим давним другом Кимом Филби. Вместе с тем на вопрос корреспондента, увидит ли он Филби, Грин ответил коротко:

— Не знаю.

Его сомнения были вполне обоснованны. Тогда, на заре перестройки, эта встреча могла и не состояться, стоило кому-то в верхах усомниться в ее целесообразности. Само имя Грина у нас в стране упорно замалчивалось в течение 20 лет с тех пор, как он выступил в защиту советских писателей Даниеля и Синявского. Они были приговорены к тюремному заключению в 1965 году за публикацию своих произведений на Западе. В знак протеста Грин отказался посещать Советский Союз и запретил издание там своих книг. Он также осудил введение советских войск в Чехословакию в 1968 году.

О приезде Грина нас известил Генрих Боровик и впоследствии любил повторять, что старые друзья встретились благодаря его активному содействию. Ким пригласил Грина на ужин, и весь следующий день мы готовились к приему дорогого гостя. Для меня это было особенно радостным событием. Я очень любила Грина как писателя и читала все его книги в русском переводе. К его творчеству я обратилась и при изучении английского языка. Моту сказать, что роман «Суть дела» послужил мне учебным пособием — это была первая книга, которую я осилила в подлиннике.

В тот незабываемый вечер я вышла встретить Грина в трепетном волнении. Мне казалось, что у него саркастический характер, и я робела. Я вспомнила, как впервые мы с Кимом заговорили о Грине. Это было летом 1970 года в Томилино, на даче у Блейков, в самом начале нашего знакомства, после той странной ночи, когда Ким удивлял меня своеобразной, интерпретацией образа «английского мужчины». Мне попался на глаза журнал «Тайм» с портретом Грина на обложке, и, как бы отвечая на шаблонный вопрос, который любили задавать журналисты, я сказала Киму:

— Это мой любимый писатель.

А он удивленно подхватил:

— Это мой друг.

Мне запомнилось лицо на фотографии — суровое и даже сердитое. Тогда нам и в голову не могло прийти, что в один прекрасный день мы будем принимать Грэма в своем доме. Да и Грин не питал раньше надежды на такую встречу, не мог мечтать и о телефонном разговоре. «Разумеется, я даже не пытался связаться с тобой по телефону», — писал он Киму в 1978 году.

…Из-за поворота вынырнула «Чайка» и, мигнув фарами, бесшумно притормозила около меня. Когда передо мной появился живой, улыбающийся Грин, я все еще не верила своим глазам. Он был очень высокого роста, и мне подумалось, что в машине ему приходилось складываться вчетверо. Грин протянул руку и смущенно сказал: