Юрий Кобаладзе - Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

— Я хочу выпить за жену моего близкого друга, недавно умершего, с которым связаны теплые воспоминания моей молодости.

Он полностью перевел разговор на Кима, и какое-то время казалось, что торжество посвящено не Грину, а Филби. А я собрала всю свою волю, чтобы сдержать слезы.

Когда мы своей семьей покидали гостиницу, у подъезда стояла вереница свободных такси. Мы обрадовались, что нам наконец повезло, так как долго не могли поймать такси по пути из дома. Водители стояли, расслабленно облокотившись на капоты своих машин, но ни один из них даже не удостоил меня ответом. Впоследствии я часто наблюдала такую картину. Они поджидали специальную клиентуру — проституток. Своих изумленных иностранцев мне пришлось везти домой на троллейбусе.

Во время нашего обеда Святослав Бэлза, музыкальный критик, рассказывал, как безуспешно пытался поймать такси, когда возвращался с Грином из Большого театра. В конце концов остановился частник, которому он сказал, что надо отвезти знаменитого писателя Грэма Грина. Тот так обрадовался, что не взял денег, а попросил автограф:

— А то моя жена не поверит, что рядом со мной сидел знаменитый Грэм Грин.

Но довод не для московских таксистов.

…Уже не стало Грэма. Ивонна приехала в Москву одна. Мы с ней долго гуляли по городу и очень устали. Накрапывал дождь, и я бросилась на поиски машины, пока Ивонна ждала под крышей метро «Площадь Революции». История повторилась: меня упорно игнорировали выстроившиеся в шеренгу таксисты, безмолвно и задумчиво глядя поверх моей головы. Я металась, чувствуя себя невидимкой, разговаривающей с глухонемыми. Оставалось спасительное метро.

…Самые последние слова, которые я услышала от Грина, мне особенно запомнились. После празднования его дня рождения я провела с ним и Ивонной еще один вечер в Доме литераторов. Мы разъезжались на одной машине, и мой дом был первым по пути. Грэм вышел следом за мной. Мы прощались (и я предчувствовала, что навсегда) на том самом месте, где впервые встретились, и он сказал:

— Разговаривай с Кимом перед сном — тебе станет легче. Я не знаю, есть ли там (и показал на небо) кто-нибудь, но если есть, то он услышит. И скажи Киму, что я люблю его.

После поездки на Кубу здоровье Кима резко ухудшилось: «Вот что действительно подкосило меня — так это влажная жара снаружи и холодный воздух от кондиционера в помещении. Я кашлял всю дорогу от Гаваны до Сантьяго-де-Куба и обратно, температурный контраст и высокая влажность сыграли дьявольскую шутку с моими бронхами. Я бы ни за что на свете не пропустил этот вояж, однако сомневаюсь, что снова повторю его. Климат и всеобщее возбуждение впервые заставили меня ощутить свой возраст», — признался он в письме Грэму Грину. Но как и раньше, нисколько не беспокоился о своем здоровье и удивлялся, что другие придавали этому большое значение:

— Русские — такие ипохондрики, слишком много говорят о своем здоровье.

Услышав традиционный тост или пожелание: «Главное — это здоровье!», — всегда обрывал:

— Главное — это любовь! Зачем мне здоровье, если бы не было Руфы?

Еще в самый первый год нашей совместной жизни Ким перенес тяжелую пневмонию. Тогда навещавший его врач настаивал на госпитализации, но Ким наотрез отказался. Затем приехал профессор с таким же намерением, но, поговорив со мной, согласился, что дома больному будет лучше. Госпиталь для Кима всегда оставался самой страшной угрозой, и он отчаянно отбивался от него.

Первые десять лет нашей совместной жизни Ким был полон сил и, в общем, здоров, а кровяное давление у него, по словам врачей, было как у космонавта. Досаждал только бронхит, к которому он привык:

— Я живу с этим, сколько себя помню, с самого маленького, — успокаивал он меня, показывая ладонью на несколько сантиметров от пола.

Но я не могла смириться с этим и упорно лечила его. Со временем обострения становились все реже и кашель почти прекратился.

За Кимом приходилось ухаживать как за младенцем. Сам он не в состоянии был заботиться о своем здоровье. Любая простуда представляла для него опасность, а для этого было достаточно малейшего дуновения ветерка.

Идем по бульвару в теплый весенний день. Ким согревается от быстрой ходьбы, но ему не приходит в голову снять плащ или пиджак. Уже пот катит градом, и тогда он застегивается на все пуговицы и кутается в шарф:

— Посмотри, какой я good boy!

А я выхожу из себя от досады: проглядела, не уберегла! Снова вспышка бронхита.

После Кубы эти вспышки участились. Ким заметно слабел. В письме М. П. Любимову от 6 марта 1978 г. он признался:

«Боюсь, я очень плохо себя вел этой зимой — тем обиднее, потому что это была лучшая зима за последние несколько лет, было много снега и солнца. А я провел больше десяти недель взаперти в моей квартире — сначала бронхит в декабре, затем тяжелый грипп в январе и затем снова бронхит в феврале. Как вы видите, сейчас у нас март, а я только еще выбираюсь после третьего наступления болезни. Это перепутало все мои планы. Мне пришлось неоднократно откладывать встречи с нашей молодежью, но я надеюсь возобновить их на будущей неделе. Мы отказались также от одного путешествия за границу, так как было бы нелепо появляться там не вполне здоровым. У Руфы со здоровьем тоже было не все в порядке, а ее матушка в довершение всего поскользнулась на льду и сломала правую руку».

Осенью 1980 года мы в последний раз посетили Болгарию. Там в доме отдыха на Солнечном берегу Ким провел в постели все три недели. В первую ночь вообще не сомкнул глаз и просидел в подушках, так как лежа задыхался и беспрерывно кашлял.

На следующий день болгарские друзья привезли нас с Кимом в поликлинику, чтобы сделать ему рентгеновский снимок грудной клетки. Врач что-то долго объясняла скороговоркой по-болгарски, из чего мы не поняли ни слова. Я попросила ее сказать Киму в нужный момент всего два слова: сначала «вдох», потом «выдох». Она закивала, что все поняла (но, как оказалось, в обратной последовательности), и выкрикнула из-за перегородки:

— Выдох!

Ким стоял с поднятыми руками над головой, его брюки поползли вниз, и мне стало ясно, что он поступил правильно и, вопреки команде, сделал вдох.

У Кима обнаружили пневмонию, а также легочную и сердечную недостаточность. Тем не менее от больницы мы отказались и оставались в доме отдыха, где его усиленно лечили. Врачи приезжали каждый день, и Ким шутил:

— У меня не бронхит, а докторит.

Посещавший Кима кардиолог не мог поверить, что тот никогда не жаловался на сердце и не лечился. Среди других рекомендаций врач настоятельно советовал выпивать каждый день по рюмке виски, но Ким к тому времени потерял вкус к крепким напиткам и не последовал его совету.