Юрий Кобаладзе - Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

Мне не стоило, конечно, развлекать Кима столь экстравагантным способом. Происшествие хотя и внесло некоторое оживление в монотонный больничный распорядок, могло повредить его здоровью.

Пытаясь поднять Киму настроение и улучшить его аппетит, я иногда приносила немного коньяка в пузырьке. Но это не радовало его:

— Я не получаю удовольствия от дринка в такой обстановке. Всему свое время и место.

Во время последнего пребывания Кима в госпитале О.Д. Калугин принес мне домой две бутылки кагора, который исстари считался укрепляющим средством при всевозможных заболеваниях.

— Это из церковных подвалов, и все благодаря тесным контактам КГБ с православной церковью, — сказал он с гордостью.

Кагор Ким пил с таким же «удовольствием», как и микстуру, поскольку не любил сладких вин, а к целебным свойствам этого напитка относился скептически.

Ким с нетерпением отсчитывал дни и минуты пребывания в госпитале и рвался домой независимо от своего состояния. Он уверял, что не ощущает существенной перемены в самочувствии после больничного лечения.

Тем не менее обострения болезни становятся все чаще. Теперь уже постоянно висит угроза госпитализации, но Ким ни за что не хочет смириться с этой неизбежностью и из последних сил скрывает свой недуг, пытается обмануть и меня, и себя. Но я вижу, с каким трудом он дышит, как вздрагивает его спина и судорожно поднимаются плечи, и понимаю, как это опасно. Его замучила бессонница. Он думает, стоит ему выспаться — и все пройдет. Никогда не жалуется, не выказывает ни малейшего беспокойства по поводу своего здоровья, только иногда признается:

— Я устал.

Едва погасив свет, снова зажигает его и подолгу сидит, спустив ноги с постели. А мне казалось, что бессонница — скорее следствие, а причина — в его болезни.

В одну из таких бессонных ночей Ким сидел на кровати спиной ко мне и, не поворачивая головы, печально проговорил:

— Руфа, я скоро умру.

У меня сердце упало от ужаса, и я закричала сквозь слезы:

— Ты не должен допускать такой мысли. Не смей думать об этом! Сейчас ты болен, измучен бессонницей. Но это скоро пройдет, ты поправишься, все будет хорошо.

Я и сама пыталась отгонять страшные мысли, но не могла не думать об этом.

Ким молчал, опустив голову. Я была в отчаянии и не сумела облегчить его страдания. Наверное, буду жалеть всю оставшуюся жизнь, что мне не хватило мужества выслушать его. Не могу простить себе, что тогда не проявила выдержки, мудрости. Надо было помочь ему высказаться, спокойно поговорить. Надо бы… Но я и теперь не могу спокойно говорить и писать об этом…

Состояние здоровья Кима становится слишком серьезным, и в периоды обострения я бессильна помочь ему, но он упорно не разрешает вызывать врача. Иногда на уговоры уходит несколько дней. В конце концов я вызываю «Скорую», и врач меня предупреждает:

— В следующий раз мы не успеем довезти его до госпиталя живым.

И это повторяется снова и снова…

В таком критическом состоянии Ким дважды попадал в реанимационное отделение. Туда обычно не допускали посетителей, и я могла только звонить по телефону, чтобы услышать дежурный ответ: «Состояние удовлетворительное». Однажды меня пропустили к нему на короткое время, и я успела поменять ему белье. К его груди были прикреплены на присосках многочисленные провода, как при электрокардиограмме. Ким сказал, что при необходимости он мог подниматься и снимать их.

Палата была большая, и в противоположном ее конце находился еще один больной. Никакого беспокойства Киму, кроме громкого храпа, он не доставлял.

Спустя некоторое время, уже дома, Ким признался, что больше всего в этом отделении его удручали бытовые неудобства: вместо унитаза приходилось пользоваться стулом с выбитым сиденьем, под которым стояло обыкновенное ведро.

Удивительно, что такие «мелочи» не были предусмотрены в этом, тогда совсем еще новом госпитале, построенном в конце 70-х годов и, по-видимому, оснащенном современным оборудованием.

В октябре 1987 года Кима просят приехать в Ригу и дать интервью. Там снимается телевизионный фильм о работе советской контрразведки в Латвии в начале войны. Ким неожиданно соглашается, хотя до этого всегда отказывался от встреч с журналистами. В то время в зарубежной печати мелькали самые нелепые высказывания и домыслы о нем, вплоть до сообщений о его смерти. Чтобы опровергнуть всяческие слухи, Ким согласился дать интервью, и мы отправились в Ригу.

Когда мы приехали на Рижский вокзал, пошел проливной дождь. Мы промокли до нитки, так как наш вагон оказался в самом конце платформы; Идя к вагону, невольно ускоряли шаг, и Ким совсем выбился из сил. Он так и не успел прийти в себя, когда мы прибыли в Ригу. На вокзале к нему сразу подскочили журналисты с микрофонами и телекамерой, что застало его врасплох. Он тяжело дышал и выглядел очень напряженным.

На следующий день нас повезли в Сигулду и Юрмалу, где были съемки. У Кима подкашивались от слабости колени, и он падал на ровном месте. К концу дня Ким едва держался на ногах, и я сказала, что нам надо торопиться обратно в Ригу, так как Киму необходим врач. Но мне ответили, что запланирована встреча с Раймондом Паулсом, известным композитором, и мы не можем отказаться от такой чести. Мы все-таки отказались, и тогда Лукашевич (автор фильма, генерал КГБ на пенсии) сказал, что мы не можем обидеть его жену, и повез нас к себе домой. Никто не понимал, насколько тяжело Ким болен.

Наконец мы добираемся до своей гостиницы. Приходит врач, состояние Кима вызывает у него тревогу. На следующий день его осматривает профессор, назначает инъекции и строгий постельный режим. Вскоре появляется журналист, чтобы договориться о завтрашнем интервью в телестудии. Я говорю, что это невозможно, хотя болезненный вид Кима красноречивее моих слов. Телевизионщик взбешен и уходит, почти хлопнув дверью. Через некоторое время приходит Лукашевич и мягко уговаривает Кима. Я иду на компромисс и ставлю условие: снимать его будут в холле гостиницы и не более 20 минут. Эти условия были соблюдены, и Кима больше не тревожили. Так как ему предстояло провести в поезде полсуток без врачебной помощи, я решила задержаться на несколько дней, чтобы подлечить его. Большую часть времени он провел в постели, и только иногда мы спускались в бар для поднятия духа. Когда он немного окреп, мы вернулись домой, проведя в Риге всего неделю.

Хотя Ким внутренне готовил себя к госпитализации, он неожиданно стал быстро поправляться и выглядел вполне здоровым, когда его снимали в телевизионном фильме, посвященном Грэму Грину. Всю зиму, до самого марта, Ким чувствовал себя хорошо, был бодрым и веселым, а в конце января 1988 года встречался с Филиппом Найтли, английским журналистом. Его интервью было опубликовано в газете «Санди таймс» в конце марта того же года.