Юрий Кобаладзе - Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

На случай, если в некоторых умах еще сохранились сомнения, пожалуй, следует изложить факты. Едва повзрослев, я стал сотрудником советской разведки. Следовательно, я могу утверждать, что уже лет 30 являюсь офицером советской разведки, и, по всей вероятности, останусь таковым до самой смерти или до той поры, когда по старости вынужден буду выйти в отставку. Но большая часть моей деятельности в британской и американской сферах проходила под прикрытием агентов. Поэтому говорить о себе отныне я буду как об агенте.

«Агент» — это термин, который, конечно, можно толковать по-разному. Под этим словом может подразумеваться простой курьер, передающий послания между двумя точками; может подразумеваться человек, составляющий эти послания; может даже подразумеваться советник или исполнитель. Я быстро прошел первую стадию и вскоре стал письменно излагать или иначе передавать информацию во все возрастающем объеме. По мере того как я набирался знаний и опыта, меня постепенно стали использовать как консультанта и исполнителя, а не только как поставщика и передатчика информации. Этот процесс шел параллельно с моим восхождением по лестнице британской Секретной службы, где начиная с 1944 года меня стали широко привлекать к консультациям по политическим проблемам.

Некоторые авторы в последнее время стали называть меня двойным или даже тройным агентом. Если это означает, что я с равным усердием трудился на две или более стороны, то это крайне ошибочное мнение. На протяжении всей моей карьеры я работал только в интересах Советского Союза. Тот факт, что я вступил в ряды британской разведки, ничего не доказывает: я рассматривал свою работу в Секретной службе как прикрытие и старался хорошо ее выполнять, чтобы добиться положения, которое позволило бы мне наиболее эффективно служить Советскому Союзу. Моя Связь с британской разведкой должна рассматриваться применительно к моей более ранней приверженности Советскому Союзу, который я считал тогда — да и сейчас считаю — внутренним бастионом мирового движения вперед.

За первые год-два я почти никуда не проник, хотя и побил Гордона Лонсдейла, поступив на десять лет раньше в Лондонскую школу изучения Востока. В этот период я был своего рода стажером в разведке. Сейчас, оглядываясь назад, я могу лишь удивляться бесконечному терпению моих начальников — терпению, объясняемому лишь их умом и пониманием. Неделю за неделей мы встречались на каком-нибудь удаленном пустыре Лондона, и неделю за неделей я приходил на встречу с пустыми руками, а уходил нагруженный тщательно продуманными советами, предостережениями и поощрениями. Я часто впадал в уныние оттого, что не мог сделать ничего путного, но уроки продолжались и оседали во мне. Когда настало время для серьезной работы, я обнаружил, что морально вполне подготовлен и вооружен необходимыми знаниями.

И хорошо, что это было так, поскольку первые серьезные задачи мне пришлось решать в Германии и в фашистской Испании, где, не раздумывая, расправлялись с агентами вражеских разведок. Награда пришла во время испанской войны, мой испытательный срок окончился: я вышел из войны полноправным офицером советской службы разведки.

Как все началось? Мое решение играть активную роль в борьбе против сил реакции не пришло внезапно. Мои первоначальные политические взгляды повернули мои' симпатии в сторону лейбористского движения, и одним из моих первых шагов после поступления в Кембридж в 1929 году было вступление в Общество социалистов Кембриджского университета. Первые два года я регулярно посещал собрания, но почти не принимал участия в его деятельности. Чтение соответствующих материалов постепенно подвело меня к осознанию того, что лейбористская партия Великобритании стоит в стороне от главного направления левого движения в мире. Но окончательный поворот в моих мыслях произошел после деморализации и поражения лейбористской партии в 1931 году. Казалось невероятным, что партия проявила такую беспомощность в то время, как реакция в эти кризисные годы сумела мобилизовать все свои резервы. Более того, то обстоятельство, что умудренные избиратели были превращены циничной пропагандой на один день в стадо, ставило под серьезные сомнения ценность принципов, на которых зиждется парламентская демократия в целом.

Эта книга не историческая, не полемическая, и это не научный труд. Это мои личные воспоминания, и я намерен как можно меньше отходить от намеченной мной цели. Поэтому достаточно здесь сказать, что крах лейбористов в 1931 году впервые заставил меня задуматься над тем, что может быть альтернативой лейбористской партии. Я стал принимать все более и более активное участие в деятельности Общества социалистов Кембриджского университета и в 1932–1933 годах стал его казначеем. Это приобщило меня к левому крылу общественного мнения, критически настроенному к лейбористам, в частности у меня возникли контакты с коммунистами. Я много читал, все больше проникаясь справедливостью взглядов европейских социалистов, и участвовал в жарких спорах в Обществе. Процесс переосмысления шел медленно: на переход от социалистических убеждений к коммунистическим ушло два года. Только в самом конце пребывания в Кембридже, летом 1933 года, я отбросил последние сомнения. Я покинул университет с дипломом в кармане и с убеждением, что моя жизнь должна быть посвящена коммунизму.

Я давно потерял свой диплом (собственно, он, наверное, находится в МИ-5). Но убеждения сохранил. Вот тут, возможно, читателя одолеют сомнения. Не так уж удивительно, что в 30-е годы я воспринял коммунистические взгляды, многие мои современники сделали этот выбор. Но многие из тех, кто сделал такой выбор в те дни, перешли на другую сторону, когда стали проявляться худшие черты сталинизма. Я же продолжал держаться принятого курса. Вполне разумно спросить: почему?

Обычно смертному, не обладающему даром идеальной памяти, крайне трудно описать, каким образом 30 лет назад он пришел к тому или иному решению. В данном случае, если бы я попытался это сделать, получилась бы поразительно скучная книга. Но коль скоро вопрос может быть задан, на него следует ответить, даже если ответ и будет сверхупрощенным.

Когда стало ясно, что многое в Советском Союзе дурно пахнет, я подумал, что для меня открываются три возможности. Во-первых, отказаться от участия в политике вообще. Я понимал, что это совершенно невозможно. У меня, правда, помимо политики есть другие пристрастия и интересы, но только политика придает им смысл. Во-вторых, я мог бы продолжать политическую деятельность на совсем другой основе. Но на чью сторону мне перейти? Политика Болдуина — Чемберлена поражала меня тогда, как поражает и сейчас, ибо я вижу в ней политики не больше, чем глупости. А глупость порочна. Я увидел перед собой путь, ведущий к роли политического изгоя типа Кестлера — Крэнкшоу — Маггериджа, поносящего движение, которое не оправдало моих ожиданий, поносящего Бога, который меня предал. Такая участь, каких бы благ она ни принесла, представлялась мне ужасной.