Юрий Кобаладзе - Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

Примерно в это же время я чуть было не нажил себе серьезные неприятности. Я уже упоминал, что центральный архив, где хранились материалы СИС, находился в соседнем с Гленалмондом помещении. Билл Вудфилд, начальник архива, вскоре стал моим приятелем. Мне говорили, что пурпурный цвет — единственный, которого нет в радуге. Если так, то лицо Билла никак не могло быть связано с радугой. У него была слабость к розовому джину, которую я разделял, и притворно стыдливое пристрастие к скабрезным анекдотам. Мы часто встречались, чтобы поболтать обо всяких служебных интригах, в чем у него был немалый опыт. Эти дружеские отношения оказались выгодными, так как я стал получать дела из архива значительно быстрее и легче, чем многие мои коллега. В архиве совершенно не хватало работников, да и те, что были, зачастую оказывались недостаточно квалифицированными.

В архиве хранились дела, известные как книги-источники. В них содержались данные и характеристики агентов СИС, действовавших за границей. Мне, естественно, хотелось иметь сведения об агентах, работавших на Пиренейском полуострове, однако изучение книг-источников по Испании и Португалии только разожгло мой аппетит. Я стал упорно работать над книгами, стремясь как можно больше узнать о деятельности СИС в целом. Когда я дошел до книги-источника по Советскому Союзу, выяснилось, что она состоит из двух томов. Проработав до полного удовлетворения оба тома, я обычным порядком вернул их в архив.

Примерно через неделю Билл позвонил и попросил у меня второй том книга о русских источниках. Справившись у секретаря, я позвонил и сказал, что, согласно нашему журналу, книгу возвратили в архив такого-то числа. После бесплодных поисков в архиве Билл усомнился в правильности нашего учета и потребовал еще раз проверить. Я перевернул все вверх дном, но безрезультатно. Мы раза два встречались с Биллом в тот вечер за стаканом джина, чтобы обсудить это таинственное происшествие. Билл сказал, что по существующим правилам он должен немедленно доложить об утере книги-источника начальнику Службы. Мне удалось убедить Билла повременить несколько дней. Мое беспокойство росло. Я сомневался, чтобы шеф положительно оценил мое исключительное рвение по штудированию источников, тем более что это привело к утере тома, изучение которого не входило в сферу моей деятельности.

Сгущавшиеся тучи внезапно рассеялись. Билл позвонил и принес мне «глубокие личные извинения». Оказалось, одна из его секретарш, занимавшаяся этими книгами, в целях экономии места на полке объединила два тома в один Потом секретарша заболела гриппом и несколько дней отсутствовала. Когда она вышла на работу, Вудфилд спросил ее о книге, и она сразу вспомнила, что сделала с ней. Я милостиво принял извинения и предложил Биллу встретиться вечером, что мы и сделали, потопив мучительное воспоминание в розовом джине. Помнится, я на какой-то миг подумал, что очень люблю пурпурный цвет, но уже на другое утро раскаялся в этом.

Каугилл любил семейную атмосферу, поэтому жизнь и работа в секторе V протекали в теплой, даже чрезмерно уютной обстановке. Офицеры и секретарши, поступив в сектор, сразу начинали называть друг друга по имени. Порой казалось, что в один прекрасный момент все сотрудники вдруг усядутся за игру в карты. Иногда это досаждало, но здесь была и своя профессиональная выгода. Никогда не составляло труда узнать, чем заняты твои коллеги: что знал один, становилось известно всем. Такая обстановка предоставляла мне полную свободу передвижения. Каугилла не интересовало, когда и каким способом выполнена работа. Важно, чтобы она была выполнена, а учитывая количество сыпавшихся на нас документов, это было не таким уж малым требованием. Это означало, что я практически в любое время мог отправиться в Лондон под предлогом развития контактов с секциями СИС в Бродвей-билдингс, с МИ-5 и другими государственными учреждениями, заинтересованными в нашей работе. У меня вошло в обычай совершать такие поездки раз в неделю. Я брал с собой портфель, набитый документами, и длинный список визитов. Я также добровольно соглашался на ночные дежурства в Бродвее раз или два в месяц. Это было полезным занятием, так как телеграммы, поступавшие ночью изо всех уголков мира, проливали дополнительный свет на деятельность Службы [43] Одно досье, к которому имели доступ сотрудники, дежурившие ночью, было для меня особенно ценным. Оно содержало телеграммы английской военной миссии в Москве, направляемые по каналам СИС. .

Бродвей представлял собой мрачное здание со множеством деревянных перегородок и окнами с матовыми стеклами. Восемь этажей обслуживал один допотопный лифт. В одно из моих первых посещений я оказался в лифте с каким-то сотрудником, с которым лифтер обращался особенно почтительно. Незнакомец бросил на меня быстрый взгляд и отвернулся. Он был хорошо сложен, хорошо одет, но больше всего меня поразила его бледность — бледное лицо, бледные глаза, светлые с проседью, редеющие на макушке волосы. Когда он вышел на четвертом этаже, я спросил, кто это был.

— Что вы, сэр? Это же шеф! — ответил лифтер с некоторым удивлением.

В то время я очень мало знал о шефе. Его звали Стюарт Мензис [44] Генерал-майор Стюарт Мензис — начальник СИС с 1939 по 1953 год. , звание — полковник. Его кабинет находился на четвертом этаже. Он писал зелеными чернилами на ярко-голубой бумаге. Почерк у него был ужасный. До того как стать начальником СИС, он возглавлял Сектор IV, который занимался военной разведкой. Его официальным обозначением были буквы КСС, но в переписке между Бродвеем и зарубежными резидентурами он мог обозначаться любыми тремя буквами в алфавитном порядке: АВС, XYZ и т. д. В правительственных кругах вне СИС его всегда называли К. Это обозначение осталось со времен капитана 1-го ранга Мэнсфилда Каммингса, первого начальника Секретной службы в ее современном виде. Таков был объем моих сведений о шефе во время первой встречи с ним в лифте. В дальнейшем мне пришлось узнать его гораздо лучше. Спешу сказать, что, оглядываясь назад, я вспоминаю его с симпатией и уважением, хотя вовсе не за те качества, которыми гордился он сам.

Помимо Фенвика, приятного, но бездеятельного бизнесмена-нефтяника, который пассивно руководил резидентурами в Мадриде, Лиссабоне, Танжере и Гибралтаре, первым, с кем я установил контакт в Бродвее, был один из ближайших друзей шефа — Дэвид Бойл. Он ведал распределением информации, добываемой при вскрытии дипломатической почты, и обеспечивал сохранение тайны при работе с этой информацией. Поговаривали, что Бойл очень близок к шефу и оказывает влияние на политику Службы. Я был решительно настроен против него, так как наслышался о нем много плохого: его прозвали Пресмыкающимся Иисусом. Мои первые впечатления, пожалуй, подтвердили ходившие о нем слухи. Бойл в избытке обла-.дал теми качествами, которые мне были особенно неприятны. Несправедливо называть его, однако, эгоистичным и тщеславным снобом. Бойл умел добиваться расположения ответственных работников Министерства иностранных дел, чем я, к собственному удивлению, вскоре стал восхищаться. Кроме того, для меня имела большое значение его неспособность оценивать разведывательные материалы, которые проходили через его руки. И хотя Бойл был более чем вдвое старше меня, он все больше стал полагаться на мое мнение. В свою очередь, я отвечал ему всеми внешними проявлениями уважения. Наши личные отношения, несмотря на всю их нелепость, складывались неплохо. Они оказались для меня весьма ценными, потому что среди мелочей и сплетен, заполнявших дипломатические вализы, иногда попадались настоящие перлы информации. Бойл, конечно, никогда не стал бы претендовать на право пользоваться зелеными чернилами, он писал фиолетовыми.