Юрий Кобаладзе - Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

Мимоходом замечу, что расширение аппарата дало мне возможность установить приятнейшее знакомство с двумя людьми. Для усиления сектора V к нам вернулся Грэм Грин из Фритауна — считалось, что он следил там за интригами вишистской Франции. Да простит он меня за откровенное признание, но я не могу припомнить каких-либо его блестящих достижений в Западной Африке. Может быть, французы не вели интриг? Я помню, однако, совещание, где обсуждалось предложение Грина об использовании одного разъездного борделя для разложения французов и двух одиноких немцев, подозреваемых в шпионаже за английскими судами в Португальской Гвинее. Предложение обсуждалось вполне серьезно. Отвергли его лишь потому, что показалось маловероятным, чтобы оно помогло получить важные разведывательные данные. К счастью, Грина назначили ко мне в подсектор, где я поручил ему Португалию. Ему доставляло удовольствие поддевать УСС, а его едкие комментарии по поводу входящей переписки служили для всех ежедневным развлечением.

Примерно в это же время на нашем горизонте появился Малкольм Маггеридж. У него всегда был возмущеннорастерянный вид. Сначала его заслали в Лоренсу-Маркиш, слишком далеко, на мой взгляд. Его главным противником там стал итальянский консул Кампини, усердно доносивший о передвижениях английских кораблей. Я обрадовался, когда интерес сектора к Кампини иссяк и Маггериджа вернули назад, поручив ему заниматься различными аспектами французских дел. Его упорное неприятие политики дня (какой бы она ни была) вносило в нашу жизнь нечто человеческое.

За несколько недель до вторжения в Северную Африку Каугилл спросил, не возьму ли я на себя этот район. Прежде Северная Африка входила во французский сектор, но по причинам, не очень мне понятным, было решено, что передача ее в мое ведение принесет только пользу. Я без колебаний принял предложение. Нам удалось к тому времени довольно основательно прижать абвер в Испании и Португалии, мы регулярно захватывали немецких агентов, и у меня не было оснований отказываться от дополнительных обязанностей. А кроме того, меня лично устраивала возможность быть ближе к активным боевым действиям. Расширение сферы моей деятельности в тот критический момент внушало надежду, что в дальнейшем, по мере продвижения союзных армий, круг моих обязанностей станет еще шире. Эта надежда со временем оправдалась.

Мои новые обязанности скорее носили политический, чем разведывательный характер. Вышеупомянутые специальные группы, должным образом сформированные и приданные армейским штабам, получили название специальных контрразведывательных подразделений, или СКП. Этот термин — безусловный американизм, уступка, вызванная тем, что верховное командование возглавлял американец. Нам раздали также новые штампы с грифом «Топ сикрет» вместо «Мост сикрет» [48] «Тор Secret» — американский термин, в отличие от «Most Secret» — английского термина. Оба переводятся как «совершенно секретно». . Все это было лишь прелюдией к последующим событиям, но тогда англичане по своей наивности восторженно относились к своему «драгоценному Эйзенхауэру».

Однако основная наша работа, если можно так ее назвать за неимением лучшего слова, касалась в то время отношений с французами. В течение некоторого времени к сектору V был прикреплен деголлевский контрразведчик с весьма неопределенными функциями. К нему прикомандировали самую хорошенькую секретаршу на том основании, что она говорила по-французски, а в остальном держали его на почтительном расстоянии. Трудно сказать, что побуждало Каугилла сохранять сдержанность по отношению к Пасси, возглавлявшему деголлевскую разведывательную организацию — Центральное бюро информации и действий. Зато когда резко изменилась политическая ситуация и недавние враги Дарлан и Жиро стали друзьями, Каугилл с распростертыми объятиями встретил вишистского контрразведчика майора Пайоля. Майор на самом деле оказался очень приятным человеком, и его враждебное отношение к странам «оси» не вызывало сомнений. И все же я никак не мог понять, какую пользу интересам разведки приносило взятое Каугиллом обязательство защищать Пайоля от всех и вся. Возможно, Каугилл просто не мог относиться к нему иначе. Что из всего этого в конце концов получилось, я не знаю. Прежде чем это стало ясно, если стало ясно вообще, я ушел с головой в проблемы итальянской кампании, а ситуация с Пайолем отошла на задний план.

Расширение Каугиллом в 1942–1943 годах круга моих обязанностей сначала передачей мне Северной Африки, а затем и Италии наводило на мысль, что я начинаю делать карьеру в Секретной службе. Это подтвердилось вскоре после нашего переезда в Лондон. До того в редкие периоды своего отсутствия — по случаю отпуска или по делам службы — Каугилл оставлял за себя своего заместителя Фергюсона. Фергюсон тоже пришел в сектор из индийской полиции и запомнился мне главным образом своей боязнью принимать решения. Однажды Каугиллу предстояло нанести официальный визит в Соединенные Штаты, где он предполагал пробыть две-три недели. Накануне отъезда Каугилл ознакомил всех сотрудников сектора V с приказом, который гласил, что в его отсутствие Фергюсон будет выполнять обязанности заместителя по административным вопросам, а я в таком же качестве буду ведать всеми разведывательными делами. Так мне впервые официально дали понять, что я стал на лесенку, ведущую к повышению. Бедный Каугилл!

Один умный сотрудник МИ-5 написал однажды на документе: «Это дело исключительной важности, и поэтому его следует поручить низовым работникам». За две-три недели отсутствия Каугилла, находившегося в Соединенных Штатах, пока я сидел в его кресле, у меня было достаточно причин поразмышлять над этим изречением. Оно объяснялось не недоверием к высшим эшелонам. Просто ббльшая часть текущей работы оказалась относительно простой. Начальники других подсекторов явно вполне справлялись со своими задачами и не очень нуждались в моем руководстве. Но когда я занялся делами самого Ка-угилла, то столкнулся прямо-таки с чудовищной путаницей, и это послужило мне наглядным уроком того, насколько пагубно влияют ведомственные интриги на дела разведки. Такая неразбериха предвещала мне большую головную боль, и на этом стоит остановиться.

За несколько недель до отъезда Каугилл созвал специальное совещание начальников подсекторов. Он информировал нас, что вместе с Клодом Дэнси работает над одним делом. Дело имело большое потенциальное значение и такие серьезные политические оттенки, что Каугилл счел необходимым работать над ним лично. Однако, по мнению Каугилла, мы должны были иметь общее представление об этом деле на случай, если в нашей работе выявится что-нибудь, имеющее к нему отношение. И Каугилл сделал чрезвычайно туманное сообщение. Видимо, он был очень утомлен, так как говорил бессвязно, и нам трудно было уловить смысл. Мы только поняли, что какая-то враждебная служба готовит или уже подготовила некий гигантский план. Характер и цель этого плана пока не ясны.