Юрий Кобаладзе - Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

За несколько дней в поведении Симоеса наметился определенный ритм. После гудка он вместе с хозяином своей квартиры уходил с завода и благополучно доводил его до ближайшей пивной. Затем со всех ног Симоес спешил домой, откуда не выходил до следующего утра, когда вместе с хозяином шел на работу. Оставалось лишь установить, почему агент так спешит домой. После тщательного наблюдения было найдено совершенно удовлетворительное объяснение. Каждый вечер, добравшись до дому, он быстро осчастливливал хозяйку своим вниманием (почему-то под кухонным столом — невероятно, но так утверждали агенты!), а затем с аппетитом ужинал и шел спать.

Через несколько недель было решено прекратить комедию. Симоеса арестовали. Стремясь избежать всяческих случайностей, его отправили в «строгий» следственный центр на Хэм-Коммон и напустили на него Томми Харриса. По натуре Харрис не мог быть с кем-либо по-настоящему строгим, но тут он старался как мог. Харрис объяснил Симоесу, что тот находится в тюрьме английской Секретной службы, что он вне досягаемости закона, что консульство не знает о его местонахождении и никогда не узнает, что он может остаться здесь на всю жизнь, если ему сохранят ее, что его могут морить голодом, бить, убить и никто никогда об этом не узнает. Единственная надежда для него — полное признание в шпионаже на немцев. Харрис говорил и многое другое в таком же роде, пока его разыгравшееся воображение не прошлось по всей гамме чувств. Харрис потом признался мне, что нарисовал такую леденящую кровь картину, от которой ему самому стало страшно.

Все это Симоес слушал с нарастающим нетерпением и время от времени с раздражением заявлял, что он голоден и хочет есть. Однако примерно через час допроса он принял решение. Попросив бумагу и ручку, Симоес нацарапал на двух страницах показания о контактах с немцами в Лиссабоне, включая инструкции, микрофототочки и все остальное. Он объяснил, что не имел ни малейшего желания подвергать себя опасности и что единственной его целью было найти хороший заработок в Англии, куда он не мог бы добраться без посторонней помощи. Харрис увидел, что показания Симоеса во всех деталях совпадали с уже известными нам сведениями. Но он не успел ничего сказать, так как Симоес, кончив писать, бросил ручку и воинственным тоном спросил: «Ну а теперь мне дадут что-нибудь поесть?»

Другое дело, тоже связанное с португальцем, интересно как иллюстрация тех сложностей, с какими приходилось сталкиваться, когда принимались меры по информации, полученной из особо щекотливых источников. Рогерио Пейксото де Менезес, клерк из Министерства иностранных дел Португалии, был прислан на работу в португальское посольство в Лондоне. Англичане узнали, опять же из перехваченных немецких радиограмм, что перед выездом из Лиссабона его завербовал абвер. Ему поручили собирать разведывательную информацию общего характера и предложили, пользуясь тайнописью, направлять корреспонденцию через португальскую дипломатическую почту по определенным адресам в Лиссабон. Для нас это не представляло трудности, ибо португальская почта регулярно вскрывалась перед отправкой из Англии. Через несколько недель в дипломатической почте обнаружили конверт на имя одного из адресатов Менезеса. Это было донесение, написанное простыми симпатическими чернилами. В нем по-дурацки комментировалось моральное состояние англичан, сообщалось о зенитных батареях в Гайд-парке и содержались другие пустяки. Однако даже такая мелюзга, как Менезес, могла когда-нибудь наткнуться на нечто важное, и поэтому было решено пресечь его деятельность.

Однако Менезес мог прикрыться дипломатической неприкосновенностью, поэтому прежде всего необходимо было убедить португальского посла сеньора Монтейро лишить Менезеса этой привилегии. Однако единственное доказательство против Менезеса было добыто недипломатическими средствами, и это удерживало английскую контрразведку от решительного шага. Наконец решено было показать письмо Менезеса послу, объяснив, что оно поступило от английского агента в Лиссабоне. Монтейро, прочитав письмо, практически не мог настаивать на иммунитете для Менезеса, и последний предстал перед судом. Менезес имел жалкий вид, и некоторые из нас до самого вынесения приговора испытывали угрызения совести, поскольку формально обвиняемого могли приговорить к смертной казни, К счастью, судья попался мягкий: у нас не было оснований раздражать португальцев. Закончилось дело, однако, неприятнейшей неожиданностью. В шифртелеграмме с комментариями по делу (которую мы тоже прочитали) посол Монтейро изложил нашу версию обстоятельств, при которых письмо попало к нам, а затем заявил, что, возможно, в отношении дипломатической почты была допущена «нескромность».

Присутствие дипломатов нейтральных стран доставляло постоянные хлопоты английской службе безопасности. Одна загвоздка возникла с послом Испании герцогом Альбой. Мы имели постоянный доступ к испанской дипломатической почте и узнали, что Альба периодически направляет в Мадрид доклады исключительно высокого качества о политической обстановке в Англии. В Англии не сомневались, что Министерство иностранных дел Испании знакомит с ними своих немецких союзников, и потому эти доклады являлись действительно серьезной утечкой информации. Однако ничего нельзя было сделать. Доказательств, что герцог получает информацию недозволенными методами, не было. Альба общался с осведомленными людьми и просто передавал сказанное ими с собственными проницательными комментариями. Одно время МИ-5 вынашивала идею использовать Альбу в качестве канала для дезинформации, однако его информаторы занимали слишком высокое положение. Среди них были такие люди, как Брендан Брэкен, Бивербрук и даже сам Черчилль. Вряд ли они снизошли бы до обмана испанского гранда! Мой подсектор вынужден был оставить это Дело. Приходилось лишь надеяться, что, поскольку доклады Альбы были выдержаны в дружественном к Англии тоне, Гитлер перестанет верить ему как неисправимому англофилу. В конце концов, Альба был также и герцогом Бервикским.

В конце четвертой главы я упоминал, что у меня, казалось, появились возможности для продвижения по службе. В связи с этим мне вспоминается эпизод, о котором неприятно будет читать, так же как мне неприятно писать. Первые возможности успешной карьеры в СИС совпали с открытием вакансий в специфической сфере деятельности, которую я никак не мог упустить.

Задолго до окончания войны с Германией руководство СИС стало обращать свои мысли к будущему противнику. В период между двумя мировыми войнами большая часть ресурсов Службы расходовалась на операции по проникновению в Советский Союз и на защиту Англии от того, что обобщенно именовалось «большевизмом», имея в виду советское правительство и мировое коммунистическое движение. Когда поражение стран «оси» стало неминуемым, мысли СИС вернулись в старое, привычное русло. Скромное начало было положено созданием небольшого сектора IX для изучения прошлой деятельности Советского Союза и коммунистов вообще. Руководителем сектора назначили сотрудника МИ-5 по фамилии Карри, который уже приближался к пенсионному возрасту. Он был глухой и не знал специфики работы СИС. Кроме того, обстановка исключительной секретности, которой его окружили, мешала ему получать документы, имеющие отношение к его работе. Впрочем, все понимали, что Карри назначили временно и что, как только сократится объем работы против Германии, его заменят кадровым сотрудником СИС.