Юрий Кобаладзе - Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

Инструктаж по вопросам контрразведки тоже вызвал у меня серьезное беспокойство. Его проводил Морис Олдфилд, который сообщил мне нечто крайне важное. Совместное англо-американское расследование разведывательной деятельности Советского Союза в США привело к серьезному убеждению, что в 1944–1945 годах в английском посольстве в Вашингтоне, а также в атомном центре в Лос-Аламосе имела место утечка информации. Я ничего не знал о Лос-Аламосе. Но после быстрой проверки по списку сотрудников Министерства иностранных дел за соответствующий период у меня почти не осталось сомнений в отношении источника в английском посольстве. К моему беспокойству примешивалось чувство облегчения: дело в том, что еще в Стамбуле мой советский связной задал вопрос, который не давал мне покоя несколько месяцев. Он спросил, не могу ли я как-нибудь выяснить, что предпринимают англичане в связи с одним делом, которое связано с английским посольством в Вашингтоне и которое вело ФБР. В то время я никак не мог это выяснить. Однако после беседы с Олдфилдом я, по-видимому, приблизился к сути вопроса. Через несколько дней это подтвердил мой русский друг в Лондоне. Проверка в Центре не оставила у него сомнений в том, что информация из ФБР, о которой мы говорили в Стамбуле, и моя новая информация относятся к одному и тому же делу.

Тщательное изучение документов на какое-то время несколько успокоило меня. Поскольку СИС формально не могла заниматься разведывательной работой в США, изучение фактов, ведущих к установлению источника утечки, находилось в руках ФБР. Как и следовало ожидать, оно проделало огромную работу, результатом которой явилось лишь колоссальное количество попусту исписанной бумаги. Ни сотрудникам ФБР, ни англичанам пока не пришло в голову, что в этом деле может быть замешан дипломат, причем дипломат довольно высокого ранга. Расследование было сосредоточено на недипломатическом персонале посольства, и особенно на тех, кто был принят на работу на месте, то есть на уборщицах, дворниках, мелких служащих и т. д. Например, одной уборщице, у которой бабушка была латышкой, был посвящен доклад на пятнадцати страницах, полный ненужных подробностей о ней самой, ее семье и друзьях, ее личной жизни и привычках проводить праздники. Это свидетельствовало об огромных ресурсах ФБР и о том, как бесполезно они расточались. Я пришел к выводу, что в срочных действиях необходимости нет, однако за делом надо постоянно следить. Во всяком случае, какие-то решительные меры обязательно нужно будет принять, прежде чем я покину Вашингтон. Одному Богу известно, куда меня потом назначат, и тогда я могу потерять всякий контроль над делом.

Перед отъездом из Лондона меня вызвал шеф. Он был в превосходном настроении и развлекал меня ироническими рассказами о наиболее щекотливых случаях из области отношений между английской и американской разведками в годы войны. Эти рассказы оказались не просто праздными воспоминаниями. Шеф сообщил мне, что известие о моем назначении в Соединенные Штаты, похоже, расстроило Гувера. Я тогда считался довольно высокопоставленным сотрудником Службы. На Дуайера (совершенно незаслуженно) смотрели иначе. Гувер подозревал, что мое назначение предвещает нежелательную деятельность СИС в Соединенных Штатах. Чтобы рассеять его опасения, шеф послал ему телеграмму, заверив, что не имеет намерения менять политику СИС: мои обязанности ограничиваются связью с американскими службами. Шеф показал мне телеграмму и посмотрел на меня в упор.

— Это, — сказал он, — мое официальное послание Гуверу. — И после короткой паузы добавил: — А неофициально… поговорим за ужином «У Уайта».

В конце сентября, когда моя подготовка была в основном закончена, я отплыл на пароходе «Карония». Проводы были запоминающимися. Первым, что я увидел на туманной платформе вокзала Ватерлоо, были огромные усы, а за ними показалась голова Осберта Ланкастера: теперь я знал, что в дороге у меня будет хороший компаньон. Прежде чем мы отчалили, меня вызвали к телефону. Звонил Джек Истон. Он сообщил, что Дуайер только что телеграфировал о своей отставке. Причины этой отставки были для меня неясны, но, по крайней мере, меня о ней предупредили. Наконец, в мою каюту внесли ящик шампанского с карточкой от одного до омерзения богатого друга. Я начал чувствовать, что моя первая трансатлантическая поездка будет приятной.

Первую ошибку я совершил почти сразу же, как только мы вошли в территориальные воды США. На катере лоцмана прибыл приветствовать меня представитель ФБР. Я угостил его бокалом шампанского, которое он без удовольствия потягивал, пока мы вели светский разговор. Позже я узнал, что сотрудники ФБР, почти все без исключения, гордились своей обособленностью и своими привычками, корни которых лежали в их простом происхождении. Один из первых высокопоставленных сотрудников Гувера, с которым я познакомился в Вашингтоне, утверждал, например, что его дедушка был лавочником в Хоре-Крике в Миссури. Поэтому все они пили виски и пиво — в качестве легкого напитка. В противоположность им сотрудники ЦРУ разыгрывали из себя космополитов. Они любили посмаковать абсент и подавать бургундское чуть выше комнатной температуры. И это не просто пустой разговор. Это одно из свидетельств глубокого различия в социальной среде, к которой принадлежат сотрудники двух организаций, что, по крайней мере отчасти, является одной из причин трений в их отношениях.

Мой коллега из ФБР помог мне пройти формальности и устроил меня в отеле с видом на Центральный парк. На следующий день я сел в поезд на Пенсильванском вокзале и отправился в Вашингтон. Сумах был еще в цвету и дал мне представление о чудесной осени — одном из немногих чудес Америки, которое американцы никогда не преувеличивают, потому что преувеличить его просто невозможно.

Питер Дуайер встретил меня и за первым стаканом виски объяснил, что его отставка не связана с моим назначением и что он по личным соображениям давно хотел поселиться в Канаде, где его ждет хорошая должность в одном из государственных учреждений. Просто известие о моем назначении в Вашингтон определило время его переезда в Оттаву. Так что у нас сразу установились хорошие отношения. Он исключительно внимательно и с большим знанием дела ввел меня в курс политики Вашингтона.

Не так легко создать понятную картину моей работы в Соединенных Штатах. Соответственно, такая картина дала бы искаженное представление о тех делах, которыми я занимался. Они были слишком разнообразны и порой слишком расплывчаты, чтобы можно было объяснить их простыми словами. Одна лишь связь с ФБР, если заниматься ею как следует, заполнила бы все мое время. Это был период расцвета зловещей эры Маккарти. В то время возникли дела Хисса, Коплон, Фукса, Голда, Грингласса и мужественных супругов Розенберг, не говоря уже о других именах, которые до сих пор неизвестны. Связь с ЦРУ охватывала еще более широкое поле деятельности, начиная с серьезных попыток свергнуть один из восточноевропейских режимов и кончая такими вопросами, как правильное использование немецких документов о генерале Власове. В любом деле, которое возникало, первой заботой было угодить одной стороне, не обидев другую. В дополнение к этому я должен был поддерживать связь с канадской службой безопасности и с отдельными лицами из Министерства иностранных дел Канады, которые носились с идеей организации независимой канадской секретной службы.