Улукбек Чиналиев - От кетменя до мундира посла. Страницы жизни семьи, республики, страны

К середине октября коробочки с хлопком высыхали, верхние ее части заострялись, подушечки пальцев детей травмировались, трещины засорялись, начинали гноиться, приобретая желтый цвет, их заклеивали лейкопластырем. Это не являлось причиной освобождения от работы. Особенно страдали девочки, у которых к тому же наступал критический период, и санитарные условия не позволяли выполнять процедуры, необходимые в таких случаях, отсутствие нормальных туалетов дополняли страдания – освобождали кишечник в поле. Раз в десять дней детей автобусами возвращали домой для мытья в бане и пополнения запасов еды.

Впервые публично осудил принудительный сбор хлопка детьми в конце 1960-х годов секретарь ЦК комсомола республики Виктор Лобусов; вскоре он был переведен на другую работу.

В ту же пору нам, подросткам, была по нутру атмосфера, царившая среди школьников: первые симпатии, песни, танцы вечером под аккордеон или граммофон; мы с нетерпением ждали вечерних развлечений. Прерывалась стерильная строгость школы: ей на смену приходила относительно вольная, без присмотра родителей, при отсутствии тотального контроля учителей жизнь.

В одиннадцатом классе мы работали на хлопковых полях колхоза «Коммунизм» Сузакского района. Председателем колхоза был Юнусов Олимжан, строгий и рачительный хозяин. Он носил гимнастерку защитного цвета из дорогого сукна, галифе и хромовые сапоги, из голенища выглядывала камча (плетка). С раннего утра до поздней ночи его можно было видеть верхом на лошади, объезжающим хлопковые поля. За внешней суровостью скрывалось доброе сердце хлебосольного хозяина.

На фотографии учащиеся 11-го класса средней школы № 4 города Джалал-Абада (слева направо): Олег Каюпов, я, Володя Крыков, Борис Аверков, Виктор Романов, Володя Кунченко. Сузакский район, колхоз «Коммунизм», октябрь 1964 года. Мы стоим на веранде дома, в одной из его комнат проживали девочки, в другой – мальчики. Учитель труда Федор Михайлович, фронтовик-танкист, у которого мы таскали папиросы «Беломорканал», обосновался на веранде. Кадр сделан ранним утром. Нам предстоит вскоре выйти в поле; на голове Олега армейская панама, слегка надвинутая на глаза; через год он станет студентом московского института. Борис и Виктор после окончания Бакинского высшего военно-морского училища им. С. М. Кирова в звании капитанов первого ранга закончат службу один во Владивостоке, другой на Сахалине, Володя Кунченко станет заслуженным артистом России, после завершении Московской консерватории. Рабочая одежда у некоторых подпоясана скрученными фартуками, они при сборе хлопка быстро изнашивались, а при сборе курака едва ли выдерживали три-четыре дня. Нам выдавали новые, мы их туго скатывали и вращали вокруг себя, а потом резко прерывали вращение в воздухе, раздавался сухой звук, похожий на револьверный выстрел. Нечто подобное мне приходилось видеть через полвека в Юберлингене, в немецкой Ницце, на праздновании фастнахта. Переодетые в пестрые костюмы шутов, демонов, чертей, трубочистов своими шествиями по городским улочкам старались произвести как можно больше шума – звеня бубенцами, щелкая кучерскими бичами. На главной площади города, у церкви Св. Николая устраивали смотр владеющих кучерскими кнутами. Вот и мы, не подозревая о существовании такой традиции, состязались в мастерстве. Такая забава ткани урон не наносила, однако развивала ловкость и сноровку. Одежда и обувь, цепляясь за стебли хлопковых растений, неровности почвы, приходила в негодность, поэтому ее шили и покупали из прочной ткани, как мы ее называли «драп-дерюга». Она придавала нам такой неловкий вид, что совершенство пропорций наших тел можно было увидеть только в бане. По мокрой и холодной погоде надевали кирзовые сапоги, по сухой – китайские кеды «Два мяча».

После трудового дня мы иногда приобщались к куреву, дегустировали спиртное, а затем жевали заварку чая, чтобы унять ее запах. Вздыхали, танцевали и прохаживались с одноклассницами, они пели нам под звездным небом песни, берущие за душу, песни, от которых щемило сердце. Опираясь спинами друг о дружку, голоса их наполняли все вокруг дыханием чувственности, невинной и влекущей. Спорили с молодой учительницей истории о причинах прихода к власти национал-социалистов в Германии. Рассуждали о жизни в Америке, где роют золото, где грабят почтовые поезда, пасут стада на бескрайних просторах прерий. Сочувствовали Китаю и его бедствующим жителям. Не предполагая, что еще при нашей жизни Китай станет крупнейшим инвестиционным финансовым центром мира, центром роботостроения, искусственного интеллекта и цифровизации, будет осуществлять мегапроекты планетарного масштаба. У нас даже находилось время на решение математических задач под редакцией Антонова и др., а через полгода мы приобщились к чтению Фейнмановских лекций по физике, только что изданные на русском языке. Как ни парадоксально, но хлопковая пора вовсе, не вызывала у нас уныния, а слова – первый сбор, подбор, хирман, курак, ощипки, гузапая, убегающие поля, пересекаемые арыками – переплетались с чувством уверенности в предстоящей насыщенной, продолжительной жизни.

Между тем нашу семью постигло очередное испытание. Отец серьезно заболел, и местные врачи не смогли установить диагноз, только рекомендовали пройти курс лечения в бальнеогрязевом курорте Ессентуки. Поездка на курорт в 1954 году заметного улучшения не принесла. Для излечения отца семья перебралась на его малую родину, в Токтогул. Он жаждал привычной атмосферы, хотел познакомить нас с тяжелым трудом животноводов, бытом сельских жителей. Самым благословенным и благодатным временем и местом для аильчан издавна летом было жайлоо Арым-высокогорное пастбище, куда пригоняли колхозные отары овец. Пережив суровую холодную зиму, люди всем аилом покидали сухое и жаркое предгорье и перебирались в прохладу и зелень высокогорий. Дорога до угодий занимала световой день. Непосредственно за селом нас встречали одичавшие абрикосовые деревья, кустарники шиповника и дикого винограда. Тропа проходила по живописному ущелью, вдоль небольшой речки с водой хрустальной прозрачности, иногда она ограничивалась с одной стороны скальной стеной, с другой – отвесной пропастью в несколько десятков метров. Лошади привыкли к таким переходам. Как правило, ими не управляют на горных тропах. Всадники, отпустив поводья, доверяют им. Местная горная порода лошадей происходит от тех, разведением которых занимались древние кыргызы 4 тысячи лет назад. У нее крепкие копыта, не требующие ковки. На лошадь и яка (незаменимое вьючное животное, живущее на высоте 3–4 тысячи метров) увязывались с особой старательностью разнообразные грузы. На пути к жайлоо протекала горная речка, которая при переходе доставляла много хлопот. Изо всех сил мы старались противостоять ее стремительному течению. Долгий, изнурительный путь завершался в просторной долине, ограниченной со всех сторон горными хребтами. Рассвет приходил сюда с опозданием, а сумерки, наоборот, раньше времени. Прямо перед глазами – желтые шапки одуванчиков и зрелые колоски трав, в чащобе стеблей которой копошатся всякие букашки, а там за крутым оврагом, далеко вдали, в дымке, сияющие белизной вершины гор. Не желая, чтобы мы пускались в опасное путешествие, взрослые упреждали рассказами о медведях, любящих лакомиться ягодой. На изумрудных коврах, украшенных альпийскими цветами, привольно располагаются юрты, и всюду виднеется пасущийся скот. Размещались мы в одной из юрт всей семьей. Самое забавное было ходить в близлежащие горы на охоту с мелкокалиберной винтовкой, патроны были строго ограничены. Однажды младшему из братьев, Олегу, улыбнулась удача: ему удалось подстрелить улара, редчайший случай для охотника.