Улукбек Чиналиев - От кетменя до мундира посла. Страницы жизни семьи, республики, страны

Соседка, хозяйка семьи Тонконоженко, с курицей в руках немедленно явилась в наш двор, назревал конфликт, разумеется, я наблюдал за развитием событий из своего убежища. Позиция была удобная, из каморки я мог видеть и слышать нелестные слова в свой адрес. Каково было мое удивление и в не меньшей степени удивление соседки, когда баба Шура поймала одну из наших кур и без лишних слов возместила убыток. Зимой можно было видеть много детей, катающихся на санках и коньках, по улице редко проезжали машины. Чистоту и порядок поддерживали жители, при активном участии квартальной, которая по темпераменту и складу характера вызывала доверие у соседей. С ее дочерью Майей я учился в одном классе. Энергии ее мамы хватало и на организацию питания младших школьников за счет государственных средств. Завтрак, на одной из перемен, состоял из стакана молока или чая с булочкой. Напротив нашего участка жила семья субботников. Единственное, что мы знали – они не работали по субботам. Рядом с квартальной жила многодетная семья баптистов. Старшие из них учились в одной школе с нами, ничем не отличались от нас, за исключением того, что не были пионерами. Образ жизни этой семьи можно определить как умеренно-религиозный (не возбранялось посещение кинотеатра). Официальные органы проявляли нетерпимость к духовной практике. На страницах местной прессы иногда публиковали критические очерки о наших соседях. Но это не мешало окружающим относиться к ним доброжелательно. Население праздновало Пасху с крашением яиц и поеданием куличей. Эта готовность отмечать религиозные праздники по форме, но не по содержанию относилось и к мусульманским праздникам. К Новому году и Рождеству добавился Нооруз, отмечаемый в День весеннего равноденствия. Ворота дворов во время торжеств или печальных событий были открыты для любого желающего: разделить радость или горе. К государственным праздникам родители нам покупали обновку. У местной спортивной знаменитости Светки Сорокиной мама работала парикмахером и раз в месяц она стригла нас всех четверых, под модную по тем временам прическу бокс или полубокс. О жизни города, республики, страны мы узнавали из газет и радио. Газеты и радио – это более чем подручные средства кинематографа, влияние которого просто невозможно измерить. Джалал-Абадские зрители бурно реагировали на происходящее на экране кинотеатра. Зал в ликовании, кричит: «Наши! Ура!!!». Индийские фильмы пользовались особой популярностью. Их смотрели по многу раз. «Одинок всегда, бесприютен я, мир – пустыня для меня…» – запел с экрана вместе со зрителями в нашем единственном кинотеатре «Ударник» Радж Капур. Когда Джина Лоллобриджида появлялась в глубоком декольте в кадре из «Фанфана-Тюльпана», старики закрывали лицо ладонями, оставляя просвет между пальцами. Зал выкрикивал постоянно, стонал от каждого удара в кинодраке, ревел от восторга, когда изгнанный герой возвращается богатым и безупречно одетым, чтобы отомстить своему гонителю. Зал бурно сопереживал происходящему на киноэкране.

К концу 1950-х годов начался неприметный исход русскоязычного населения. По завершению строительства отчего дома стала обустраиваться улица Шопокова, названная в честь героя Советского Союза-панфиловца. Центр общения нашей семьи переместился к тем, кого сейчас называют «понаехали». Социальный статус, мироощущение жителей разных национальностей особо не отличались. Здесь и душевная жизнь каждого у всех на виду точно так же, как и все события, происходящие в этих домах. Жизнь обывателей почти вся проходила на вольном воздухе. Каждая семья усаживалась у своего крыльца, тут и завтракала, и обедала, и ссорилась. Всякого, кто пройдет по улице, оглядывали с головы до ног. Все жили одинаково бедно. Наиболее острый вопрос, который мог привести к разногласию, скудность поливной воды. Огороды орошались только по ночам, очередность контролировалась мирабом (поливальщиком). Это был, как правило, уважаемый, авторитетный, справедливый и знающий тонкости своего дела управляющий. Жизнь постепенно налаживалась, в городе многие строились, тема строительства на вечерних посиделках являлась основной. Один из соседей во время обсуждения «Где взять деньги?» публично заявил: «Без трусов останусь, но дом построю!» Уличное прозвище «без трусов» прилипло к нему надолго. Глава этой многодетной семьи отличался трудолюбием и настырностью, новоселье он отпраздновал одним из первых. Продукции местного маломощного кирпичного завода не хватало даже на промышленные, социальные государственные объекты. Да и дорого было строить жилье из жженого кирпича. Большинству, в том числе и нам, это было не по карману.

По найму небольшая семейная артель на месте заказчика лепила из глины и соломы при помощи 3-4-секционных форм саманный кирпич-сырец. Подсушенные на южном жарком солнце, эти кирпичи служили основным строительным материалом. Строение из самана отличалось высокой теплоизоляцией в зимнее время и задерживало прохладу в летний зной.

До наступления холодов успели поднять стены. Дом венчала черепичная крыша. На это ушла вся государственная беспроцентная ссуда. К зиме мы въехали в свой дом без оконных рам, дверей и полов. На скорую руку обустроили одну комнату, поставили буржуйку, закрыли двери и проемы порогами из толя и мешковины. В ту пору зимы на юге Кыргызстана были холодные и снежные, время было голодное, продуктов мало, денег еще меньше. Чтобы купить буханку хлеба, люди занимали очередь с глубокой ночи. Каждый жилой участок был закреплен за определенной торговой точкой, мы покупали хлеб в десятом магазине, расположенном на улице Советской. Мать каждый день в 3–4 утра с грудным Олегом на руках уходила занимать очередь за хлебом, ребенок тоже считался одним из очередников. Тогда в одни руки строго давали по одной буханке.

Стояли ждали 8:00 утра, подъезжала будка с хлебом, запряженная лошадкой. Толпа приходила в движение, возникала толчея, гвалт, младенец просыпался и начинал плакать.

На правах полноправного члена семьи с нами проживала баба Шура. В трудные послевоенные годы родители ее приютили. Она была родом из Запорожья. Вдова погибшего офицера Красной армии, Александра Дмитриевна Зинько так и не вышла второй раз замуж, стала, по сути, родным человеком. И любила она нас, детей, как своих собственных. Она работала санитаркой в больнице, часто уходила на ночные дежурства. Во время отсутствия мамы мы оставались без присмотра, проснувшись, полураздетые выбегали во двор и босиком бегали по снегу. Замерзнув до посинения, забегали в комнату и с нетерпением ждали возвращения мамы с хлебом. Но вот она приносила свежие печеные буханки, растапливала печь, кипятила чай и садилась с детьми за скудный завтрак.