Улукбек Чиналиев - От кетменя до мундира посла. Страницы жизни семьи, республики, страны

В середине XX века окраина застраивалась, чтобы сегодня превратиться в центр. Окна нашего дома выходили на колхозные поля, простирающиеся до горизонта, что придавало дому одновременно уединение и простор. Одна из комнат, с тремя окнами, смотрящими на деревья фруктового сада, предназначалась для детей. Ранней весной семья перемещалась в летнюю кухню. Первоначально она служила сараем для домашней скотины, затем превратилась в баню, со временем, обустроенная, служила летней кухней и столовой. Тут же, в одном шаге, просторный топчан, укрытый виноградником и марлей от комаров, вмещал всю семью на ночлег.

Городским населением нас можно было назвать с натяжкой, так как у жителей были коровы, овцы, куры, утки и т. п. У каждого хозяина был ухоженный огород: морковка соседствовали со свеклой, капуста с картошкой… Мои родители держали корову, кур и другую живность. Слушая рассказы родителей, мы, дети, чувствовали, что это совсем непохоже на то, что написано в учебниках. Не совсем понимали подлинную суть событий, которые они пережили. Любая человеческая жизнь – это капля в океане. Она исключительна и типична одновременно, состоит из автобиографии и общественных событий, переплетающихся друг с другом. Связь с ушедшими поколениями – память, подобная старым пожелтевшим фотографиям, хранящимся в семейных альбомах…

Мои предки не оставили записок о своей жизни, поэтому мы, дети и внуки, плохо знаем свои корни, весьма вольно трактуем обычаи, не сохранив прерванную связь времен. Может, главная трудность, которой люди учатся у Истории, сформулирована в горьком вопросе: «Кто же тогда мог знать, что все так обернется?»

Передо мной фотография с резными краями, сейчас таких нет. Семь человек внимательно смотрят в объектив. Мама в цветном джемпере, волосы вьющиеся, покрыты платком, черты лица правильные, взгляд голубых глаз сосредоточенный и доброжелательный. Руки бережно и надежно держат ухоженного ребенка. Мама была стройная, невысокого роста. Отец болен, он никогда не говорил о своей болезни. Лицо серьезно, твердо, почти печально. На нем белая рубашка, свитер, сверху темный плащ. На младших детях одинаковые серые хлопчатобумажные рубашки, пуговицы застегнуты под горлышко. Подстрижены под бокс, волосы не топорщатся. Старшие одеты в вельветовые кофты на молнии, разной расцветки. Стрижка у них полубокс, чубчики набок. У малыша мягкие длинные волосы до плеч, его не стригли до исполнения года. Хилый, бледный заморыш требовал, разумеется, усиленных забот, а значит, он был дороже других, был любимчиком. Лица детей свежие, озорные, взгляды любознательные. Ушедшие в мир иной глядят на нас живыми глазами.

Биография нашей семьи мне известна со слов отца: наш дед Бикеев Чыналы, 1855 года рождения, жил в эпоху присоединения Киргизии к России, длившуюся два десятилетия, с 1855 по 1876 год. Вхождение было не только продолжительным, но и трудным, противоречивым – как мирным, так и насильственным, военным. Это было вызвано стратегически важным геополитическим положением Киргизии, находящейся между Кокандским ханством, Цинской империей и Россией.

Российские (или имперские) власти прилагали немалые усилия для мирного вовлечения киргизов в состав Российского государства. В мае 1864 года начальник Зачуйского отряда полковник М. Черняев рассылает кыргызским манапам письма с предложением установить дружественные отношения. В этом же году, 24 декабря, кыргызское племя саяков подало прошение о принятии племени в российское подданство:

«Прошение манапа о принятии саяк в состав Российской империи. Прошение манапа племени саяк Рыскулбека Начальнику Зачуйского отряда М. Г. Черняеву с просьбой о принятии саяков в российское подданство. Начальнику Ак-Мечети, Туркестана, Чимкента, Пишпека и Токмока.

Свидетельствую свой поклон и прошу следующую просьбу: „Я, Рыскулбек, кочующий между Андижаном и Кетмень-Тюбе и управляющий девятью тысячами кибиток саяковского рода, изъявляю настоящим письмом свое желание вступить в верноподданство Белого царя с управляемым мною народом.

Если просьба эта будет принята, Вы сообщите мне о том, что я, оставаясь на местах прежних своих кочевок, буду служить государю и вам. Место на Кетмень-Тюбе с давних времен принадлежит мне, и я оттуда никуда не кочую. Сарыбагыши и солто уже (племена кыргызов. – У. Ч.) два года делают мне притеснение, и если Вы пришлете мне письмо, то они не посмеют больше притеснять меня. С подлинным верно, обер-квартирмейстер полковник Бабков“».

С вхождением в состав России на территории Кетмень-Тюбе была образована одноименная волость, в которой то и дело вспыхивали народные волнения, жестоко подавляемые властями, и потому беспокойная волость передавалась из одного уезда в другой. Сюда неоднократно направлялись карательные экспедиции, но даже в 1916 году кетмень-тюбинские повстанцы дольше других оказывали сопротивление царским властям, скрываясь в лесах до зимних холодов, угоняли скот, убивали волостных управителей и айыльных старшин.

Кыргызы вступили в двадцатый век разрозненными, разобщенными, без собственной государственности. Приобретенный опыт в Средние века был утрачен. Кардинальные изменения в судьбе кыргызов произошли после установления советской власти. Она изменила не только вековой уклад жизни людей, оторванных от всего мира, но и хозяйственно-экономический облик долины. Вьючной тропой завезли оборудование для хлопкоочистительного завода, машины, телеги и даже первый автомобиль доставили сюда в разобранном виде.

Мой отец – Чиналиев Кожомжар – родился десятым ребенком из тринадцати, в семье бия Бикеева Чыналы, рода сарттар, в 1905 году в аиле Мазар-Суу Кетмень-Тюбинского района, ныне Токтогульского, Джалал-Абадской области. У кыргызов титул бий был не столько наследственным или жалуемым, сколько заслуженным почетным званием, он не назначался и не избирался.

К началу 1930-х годов происходит отход просветительского подхода к классовому. «Выстраивание» исторического процесса происходит в согласии с идеями большевиков и свертывания дискуссий.

Чыналы репрессируют. Он обладал небольшим земельным наделом. Владение землей порождало фамильный дух.

Она является свидетелем прошлого и ценным залогом будущего существования семьи, рода. То, что называется чувством рода, на самом деле не что иное, как тщеславие. Каждый стремится продлить свой род, чтобы достичь в некотором смысле бессмертия, воплотившись в своих потомках. Когда чувство рода пропадает, с особой силой проявляется эгоизм человека. Род воспринимается как нечто весьма размытое, неопределенное и неясное, каждый человек думает лишь о собственном благополучии в повседневной жизни и о том, чтобы просто обзавестись потомством.