Ларри Кинг - А что это я здесь делаю? Путь журналиста

Не знаю в точности, когда это началось, но на протяжении моей жизни произошли крупномасштабные изменения в отношении к сексуальным меньшинствам. Во времена моей юности гомосексуалисты считались чудиками, почти сказочными персонажами. Было забавно отправиться в Гринвич-Виллидж, чтобы поглазеть на них. Со временем я стал более свободомыслящим. Но по-настоящему научился принимать гомосексуализм после того, как брал интервью у героя корейской войны, которого вышвырнули из армии за то, что он был геем. Его уволили, несмотря на то что он никогда не бывал замечен в каких-то сексуальных контактах на территории военной базы. Со своими любовниками он встречался исключительно в других местах и только в свое свободное время. И ни разу не нарушил ни одного армейского правила. Он обратился с иском, и его дело было передано в Верховный суд.

В ходе интервью он пояснил, что не знает, почему стал геем. Он вырос в обычной семье. Родители были гетеросексуалами. Его старший брат женился, у него было несколько детей. Но сам он почему-то еще в детстве любил играть с куклами. Но, с другой стороны, его привлекали оружие и военная форма.

Пока мы разговаривали, симпатичная девушка принесла нам в студию кофе. На ней была мини-юбка. Когда она вышла, он спросил у меня: «Это вас возбуждает?»

«Да», – ответил я.

«А меня – нет, – сказал он. А потом спросил: – А вы знаете, почему вас это возбуждает?»

«Ну…»

«Ну да, на ней короткая юбка. У нее красивые ноги. Но давайте задумаемся. Почему это вас возбуждает? Ответ – вы этого не знаете. Вы взрослеете, смотрите на девушек и возбуждаетесь. А я рос, смотрел на мальчиков и испытывал возбуждение. И ни один из нас не знает, почему так происходит. Вы не знаете, почему вы стали гетеросексуалом. Вы ведь не принимали решения стать таким. Вы не сидели и не думали: мальчики или девочки? Мальчики или девочки? И не выбрали девочек сознательно».

И когда он говорил это, мне вспомнился один случай. Мне было лет одиннадцать, и к нам на обед зашла моя кузина Лоретта. Что-то упало на пол. Я наклонился, чтобы поднять упавший предмет, и случайно заглянул Лоретте под юбку. И почувствовал, что возбуждаюсь. Я не знал, почему это произошло со мной. Из-за чего я стал чувствовать это?

Значит, некоторые парни точно так же чувствуют возбуждение, глядя на мальчиков, и понятия не имеют, почему это происходит с ними. Видимо, это что-то из области генетики. Это нельзя изменить. Меня невозможно сделать гомосексуалистом. Это просто нереально. Но я не выбирал гетеросексуализм. Да и кто в здравом уме захочет стать «голубым»? Подумайте сами. Я бы, например, мог захотеть стать президентом. Но выбирать – быть ли мне геем или нет?…

Никогда не забуду этого интервью. Я всегда вспоминаю о нем, когда разговариваю с религиозными лидерами типа Джерри Фолвелла, и всегда застаю их этим врасплох.

Они обычно утверждают, что молятся за гомосексуалистов. Они уверены, что быть таким – следствие ошибочного выбора.

А я говорю им в ответ:

«Значит, по-вашему, эти люди сознательно решили быть гомосексуалистами? Это, по-вашему, их выбор?»

«Да, – отвечают мне. – Они сами выбрали такие сексуальные отношения».

Тогда я выдерживаю небольшую паузу, а затем спрашиваю:

«А вы помните, когда именно вы решили быть гетеросексуалом?» И никто никогда не мог ответить мне на этот вопрос.

Люди типа Джерри Фолвелла говорят:

«Ну, это ведь норма». А я спрашиваю:

«Что вы имеете в виду под “нормой”? Для гея норма – быть геем». Я спрашивал об этом почти всех религиозных лидеров. Ко мне на программу приходил Элтон Джон и всесторонне обсуждал свою жизнь. Помню и разговор с актером Реймондом Берром. Он не стал говорить о своем гомосексуализме в эфире. Но за обедом он рассказал мне, как тяжело было в 40–50-е годы.

Он снимался в кино, заболел, его положили в больницу и сделали операцию. Он не знал, как будет оплачивать медицинские счета. Но когда он покидал больницу, то обнаружил, что счета уже оплачены. Оказалось, о них позаботился Фрэнк Синатра. Они с Реймондом вместе снимались. Берр не был уверен, что Синатра оплатил бы его счета, если бы знал, что он гей.

Лично я могу теперь сказать по этому поводу только одно: кому какое дело до того, какая сексуальная ориентация у человека? Человек свободен и вправе любить того, кого ему хочется.

Но если я беру интервью у кого-то, кто выступает за однополые браки, я стараюсь не выставлять напоказ свою точку зрения в эфире. Во время предвыборной кампании 2008 года, когда калифорнийцы должны были решать, запрещать ли однополые браки, примерно 18 000 однополых пар уже успели зарегистрировать свой брак по существовавшему в штате закону. Но в ходе кампании люди вдруг в подавляющем большинстве проголосовали за запрет. Активисты движения за права гомосексуалистов устраивали по всей Калифорнии акции протеста. Если бы кто-то из них в тот момент стал моим гостем, я бы сказал ему: «Вы совершаете бессмысленные действия. Неужели ваши акции помогут вам решить проблему? Не лучше ли вспомнить о легитимных методах воздействия?»

Я всегда стараюсь убедить людей с противоположными точками зрения взглянуть на вещи со стороны. Другой пример – вопрос об абортах. Однажды я брал интервью у вице-президента Дэна Куэйла. Он выступал против абортов. И я спросил его: «А что, если ваша дочь придет к вам с проблемой, которой боятся все отцы? Как вы поступите?»

«Я постараюсь дать ей добрый совет и поговорить с ней по душам, – ответил Куэйл. – Я поддержу ее в любом решении, которое она примет».

На следующий день заголовки в газетах кричали: «Куэйл разрешил бы дочери сделать аборт!»

У меня не было цели заставить его сказать такое. Я просто хотел заставить его подумать. Для этой цели замечательно подходят гипотетические вопросы. Многие политики очень не любят отвечать на них, потому что они вынуждают их думать по-другому.

Я считаю, что женщина имеет право выбирать. И не думаю, что общество должно лишать женщину такого права. Но в эфире я могу сказать человеку, который выступает за аборты: «Есть много других возможностей. Например, отдать ребенка паре, которая не может иметь своих детей. Есть много людей, которые готовы отдать все что угодно, за возможность вырастить ребенка. Так зачем же уничтожать жизнь?» И когда я начинаю говорить такое, я даже сам в это верю.

Я абсолютно против смертной казни. Я считаю, что, лишая жизни убийцу, мы совершаем точно такое же убийство. Но основное мое возражение состоит в том, что смертная казнь полностью отрицает возможность последующего пересмотра дела. Во всех других случаях, если правосудие совершает ошибку, оно может заявить:

«Мы просим прощения. Вот вам компенсация». Но, если человек казнен, такого уже не сделаешь.