Всеволод Стратонов - По волнам жизни. Том 1

Все семь лет моей службы в Тифлисе происходили в состоянии перманентной служебной дуэли с Вейденбаумом — и в совете наместника, и в сословно-поземельной комиссии, и в разных других случаях.

Например, в 1907 году наместник решил — ему это было, конечно, подсказано канцелярией — перестать считать население Абхазии «виновным». Дело в том, что со времени Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, когда, при высадке турецкого десанта в Сухуме, население Абхазии восстало и присоединилось к туркам, оно было объявлено «виновным», а потому ограничено в некоторых правах, в том числе и по землепользованию.

Но с тех пор прошло тридцать лет, и объявление милости содействовало бы популярности графа Воронцова-Дашкова. Провозглашение амнистии решено было обставить возможно торжественно. Вестником населению о милости графа был избран Вейденбаум — действительно представительный мужчина. Мне было поручено составить манифест к населению.

Из-за этого манифеста и пошла история. Мой текст в правящих кругах понравился, в том числе и наместнику. Но Вейденбаум его зло раскритиковал. Воронцов-Дашков устроил тогда в своем кабинете диспут: Вейденбаум нападал на мой текст, я его защищал. Воронцов-Дашков и его помощник Мицкевич искали примиряющий нас средний текст. Воззвание было, при коллективном творчестве, конечно, обесцвечено [492].

О наших коллизиях по поводу ревизий Закатальского и Сухумского округов еще будет идти речь. После них звезда Вейденбаума в ту пору совсем померкла. Но, конечно, он мстил, как мог.

У Вейденбаума была следовавшая за ним тень — член совета М. П. Гаккель. Связанные и национальной близостью, они действовали всегда солидарно. Тон задавал, как более умный, Вейденбаум, а Гаккель его поддерживал.

Гаккель в совете наместника был только декоративной фигурой, и настоящего дела ему не давалось. Он мог, правда, сказать — и притом с большим апломбом — несколько фраз, созвучных настроению большинства, но индивидуального ничего не вносил.

Говорили, что он начал свою службу гувернером у бывшего кавказского наместника великого князя Михаила Николаевича, а карьеру сделал благодаря дамам. Действительно, в дамском обществе, в гостиной, Гаккель преображался, чувствовал себя, как рыба в воде. Вне гостиной это был чопорный генерал, кичившийся чином тайного советника и звездами на груди.

Судьба отнеслась к нему сурово. Вейденбаум умер в конце Великой войны, а Гаккелю пришлось пережить все крушение своего бутафорского величия при большевиках. Он настолько обеднел, что ходил в очередь со своей посудой брать жидкий суп в благотворительной столовой.

Владимиру Николаевичу Осецкому мне привелось невольно причинить большую неприятность. Как оказалось, именно для него была создана должность по военно-народному управлению, на которую был назначен я.

Совсем уже седой, дослужившийся усердным трудом до генеральского чина, он имел психологию старого канцеляриста. Но это был глубоко порядочный человек, и для меня было нравственным удовлетворением, когда, после смерти Устругова, на его место был назначен Осецкий. Этим с избытком вознаграждалась причиненная ему служебная несправедливость.

Осецкий происходил из духовной семьи и, как многие выходцы из этой среды, отличался особой религиозностью. Так и повелось, что, когда надо было представительствовать по каким-либо духовным делам или надо было разрешать вопросы по какому бы то ни было вероисповеданию, — все это, вне конкуренции, поручалось Осецкому.

Он стоял всегда в стороне от дворцовых интриг, почему, не в пример своим коллегам по совету, не имел достаточного влияния.

Во время большевизма В. Н. Осецкий случайно оказался на Северном Кавказе в тот момент, когда большевики, разгромленные отрядом Деникина, панически убегали к Царицыну. Им попался на глаза Осецкий и был без всякой причины расстрелян.

Наиболее кричащей фигурой в совете был Николай Федорович Джунковский. Невысокого роста, длинная шея с небольшой, но вертлявой головой. Так и говорили:

— Тот, что вертит головой…

Н. Ф. был братом известного московского губернатора, а позже товарища министра В. Ф. Джунковского, получившего особую известность после того, как он слетел за выступление против Распутина. До службы в совете наместника Н. Ф. Джунковский был управляющим Курской казенной палатой.

Человек исключительного властолюбия, Джунковский сначала колебался относительно верного пути, но потом нашел, что лучше иметь Петерсона союзником, чем конкурентом. Обхаживание супругов Петерсонов, брудершафт с ним, ряд мелких любезностей — сделали его близким человеком в семье, а в службе — эхом Петерсона. Для последнего это было удобно, и поддержка была обоюдная.

Тогда Джунковский начал завоевывать себе власть. Прямой путь не годился, так как члены совета, собственно, в управлении не участвовали. Надо было лавировать. Джунковский, объявивши себя специалистом по земским делам, предложил свои услуги для помощи Петерсону. Последний не любил лишнего труда, и земские дела были переданы Джунковскому. Но вскоре Джунковский стал просить для помощи чиновников; дали. Заявляет:

— У меня есть земские дела, есть чиновники; в канцелярии земских дел почти не осталось… Следовательно, лучше всего дать в мое управление все земское отделение.

Передали [493].

Через некоторое время таким же путем к нему перешло хозяйственное, а затем и торгово-промышленное отделения. Так, вразрез с законом, была создана явочным порядком третья канцелярия наместника. Джунковский потребовал для нее особого помещения; получил. Теперь, по роли директора третьей канцелярии, он стал домогаться непосредственных докладов у наместника и достиг этого. Петерсон охотно уступил ему часть бремени власти, так как сам прибрал к своим рукам полицейский отдел наместничества, после удаления генерала Ширинкина.

Чиновники, непосредственно подчиненные Джунковскому, были им довольны, так как он всячески их поддерживал, особенно материально. Но людей независимых он не терпел. Так было, например, с управляющим казенной палатой В. Ф. Островским.

В начале 1910 года Островский передал в редактировавшуюся тогда мною газету «Кавказ» [494]свою статью по какому-то финансовому вопросу, подписав ее В. О. [495]Я статью напечатал. Впоследствии оказалось, что в ней проводится мысль, не согласная со взглядами Джунковского.

Меня вызывает в кабинет Петерсон; там сидит и Джунковский. Оба набрасываются на меня:

— Кто, Всеволод Викторович, напечатал у вас эту статью?

— Это редакционная тайна, и открыть ее я не могу. А за статью отвечаю я как редактор!

— Ну, — говорит Джунковский, — все равно. Я догадываюсь, что ее напечатал не кто другой, как Островский. Но вы-то как могли позволить себе ее напечатать, когда она идет вразрез с тем, что я докладывал наместнику?