Всеволод Стратонов - По волнам жизни. Том 1

К несчастью, в округе действовало в то время военное положение. Дело перешло в военный суд, который судил крестьянина как за вооруженное (палкой) нападение на должностное лицо. Факт нанесения удара был бесспорен, и военно-окружной суд, применяя букву закона, приговорил нападавшего крестьянина к смертной казни, хотя и указывал на наличие смягчающих вину обстоятельств.

Это дело я и должен был докладывать Н. П. Шатилову, которого я тогда еще мало знал. Про себя я решил, что откажусь скрепить такой приговор, хотя бы за это и поплатился соответственным образом. Но как-то отнесется к делу военный генерал…

При докладе дошла очередь до этого дела.

— Знаете, что, — прервал меня Шатилов, — ведь здесь дело идет о жизни человека… Это серьезное дело! Приходите лучше вечером. Рассмотрим все обстоятельно.

Я вздохнул с облегчением.

Вечером мы разобрали дело во всех подробностях. Резолюцией, положенной Н. П. Шатиловым, смертная казнь была заменена заключением крестьянина в тюрьму на год или полтора, теперь точно не помню.

Н. П. проявлял себя стойким русским человеком и патриотом. Он старался, в противовес Воронцову-Дашкову, где можно, дать при назначениях предпочтение русскому кандидату. За это в туземных кругах, особенно в революционных, недолюбливали Шатилова, и ему грозили участью генерала Грязнова. В особенно острые моменты Шатилова об этом предупреждали и предлагали окружить его усиленной охраной. Но Шатилов, с мужественным благородством, ее отвергал и ходил по городу пешком один, не принимая никаких мер предосторожности.

Фавором у Воронцовых-Дашковых Н. П. Шатилов, конечно, не пользовался. Он это сознавал и высказывал мне свое, очевидно, опасение:

— Как же легко граф расстается со своими помощниками!

Одной из особенностей Н. П. была привычка завтракать ровно в двенадцать. Когда время приближалось к полудню, высокая, худая фигура Шатилова как-то начинала сутулиться, глаза сквозь очки смотрели уже не так живо, он становился не в духе и менее внимателен к докладу. Беда была говорить с ним перед завтраком о чем-либо серьезном, и я откладывал для этого времени только пустяки. Но вот раздается звон часов. В дверях появляется вестовой:

— Завтрак, ваше высокопревосходительство, подан.

Н. П. вскакивает, любезно увлекает докладчика к столу. А после все серьезные дела сходят, как по маслу.

Жена генерала, Марья Петровна, — была женщина пожилая, болезненная, но очень хорошая, умная. Держала себя с большим тактом и вызывала к себе общее уважение. Она старалась не играть видной роли и не выступала на принадлежавшие ей по праву первые места в обществе. Большою для нее неприятностью — о которой в этой семье избегали и говорить — было выступление ее брата В. П. Наливкина, бывшего помощника военного губернатора Ферганской области, в Государственной думе в роли лидера социал-демократов; об этом мною уже упоминалось в воспоминаниях о Туркестане.

В ту пору жил в Тифлисе и сын Н. П., тогда еще молодой есаул, Павел Николаевич Шатилов, впоследствии начальник штаба белой армии генерала барона Врангеля. Он только недавно тогда женился, и Н. П. называл молодоженов:

— Paul et Virginie [516].

Это были милые молодые люди, скромные и приветливые, возбуждавшие к себе симпатии.

Приезду заменившего Мицкевича нового помощника наместника по гражданской части Эммануила Александровича Ватаци предшествовали разные слухи. С одной стороны, отмечалось, что он был товарищем министра внутренних дел Святополк-Мирского в ту знаменательную в истории России эпоху, когда впервые и раньше времени заговорили в ней о политической весне. Но после того Ватаци был товарищем еще двух министров, с весною своего имени отнюдь не связавших. С другой же стороны, говорили об его исключительной грубости: будто бы именно благодаря последней Ватаци, несмотря на свои положительные служебные данные, ни на одном месте долго не удерживался.

Он приехал в летнее время [517], когда Воронцов-Дашков отсутствовал из Тифлиса. Остановился во дворце наместника — это было необычно и нескромно. Удивило всех и его требование — всем начальникам гражданских управлений собраться во дворец и представиться ему. В таком порядке представлялись только самому наместнику.

Мы собрались, выстроились.

Невысокий, плотный человек, с большой головой, с рыжей бородкой, неприятный голос, властный. Начал нас обходить, ограничиваясь сухими, официальными вопросами. Впечатление получилось тяжелое [518].

Отсюда отправились в канцелярию наместника. Представлял канцелярию Петерсон в сопровождении нас, вице-директоров. Долго длился обход отделений. В том отделении, где издавался «Кавказский календарь», Ватаци задал мне какой-то вопрос по поводу метеорологических наблюдений в крае. Я ответил:

— В России, как и повсюду, собрано уже слишком много метеорологического материала. Он рискует остаться навсегда неразработанным. Лучше бы теперь обратить внимание не столько на накопление новых, сколько на разработку сделанных уже наблюдений.

Ватаци осмотрел меня с ног до головы и сказал что-то в том смысле, что не следует говорить о том, чего не понимаешь.

Я улыбнулся, но Петерсон поспешил вмешаться:

— Ведь Всеволод Викторович — специалист, астрофизик!

Это удивило Ватаци. Впоследствии он сам иной раз представлял меня другим:

— Это наш алхимик!

Осмотр кончился грубым распоряжением:

— Теперь можно вице-директоров отпустить!

В первые дни Ватаци нагнал на нашу канцелярию панику: стал экзаменовать делопроизводителей в знании законов и соответственной литературы. К экзамену никто не был подготовлен, и среди чиновников возник ужас, тем более что Ватаци сопровождал свое неудовольствие ответами грубыми выпадами против экзаменуемых. Делопроизводитель К. А. Палибин, после неудачного экзамена и неприятного объяснения, немедленно слетел со службы; ему, однако, тотчас же удалось перевестись в Петербург [519]. Все испытывали неприятное чувство: не дети же, в самом деле, чтобы их неожиданно потянуть к экзаменационной доске.

Ватаци был знающий и способный человек. Но все заслонялось его властолюбием и безудержной грубостью. Докладывать ему было очень неприятно.

С нами, докладчиками, он нисколько не церемонился. Требовал, чтобы мы с докладами являлись к нему на дом и притом не в служебное, а в вечернее время. Отсидишь, бывало, в канцелярии до 6–7 часов вечера, а в восемь надо уже быть у него, где ждет целая плеяда кавказских «министров». Просиживаешь в ожидании очереди часов до десяти вечера, тогда как весь доклад часто требовал не более пятнадцати минут.

Как-то Ватаци с Петерсоном говорили в кабинете по делу, которое исполнял делопроизводитель П. М. Домерщиков. Последний на всякий случай, если вдруг потребуют его объяснений, сидел с другими чиновниками в приемной, но надумал при этом подслушивать у двери.