Всеволод Стратонов - По волнам жизни. Том 1

Павлов стал искать защиты и, бывая за получением сведений во дворце наместника, нашел ее у Казаналипова. С тех пор он стал постоянным агентом Казаналипова, приносившим ему всякие сплетни обо мне из редакции, а Казаналипов преподносил это за вечерней игрою в винт Воронцову-Дашкову.

За время моего издания в «Кавказе» особенно расцвел отдел беллетристики. Это не возникало вследствие моей особой любви к нему, но потому, что талантливые беллетристы больше всего притекали в газету.

Не удавалось мне подыскать передовика, — сам я к этому роду писательства склонности не имел. Навернулся, было, один — рыжий молодой журналист Лебедев. Для пробы я дал написать ему передовицу по поводу убийства П. А. Столыпина; написал — ничего, хотя много мне пришлось шлифовать. Однако как человек он зарекомендовал себя сразу же так неблагоприятно, что я от его сотрудничества отказался. Лебедев устроился в «Голосе Кавказа», газетке бутербродной, о которой речь впереди. Здесь он и стал сводить со мной счеты, следуя «социальному заказу». Мало-помалу его перо отточилось, а впоследствии, перед революцией, он стал даже и сам редактором «Кавказа».

Не удалось мне подыскать и хорошего юмориста на злобы дня. Так как без этого нельзя было обойтись, то такие фельетоны приходилось иногда писать самому. Я их печатал за подписью Тетя Поля [653], и никто, даже самые ближайшие сотрудники, не догадывались об авторе. Рукопись же переписывала жена.

Еще задолго до издания «Кавказа» я обратил внимание на печатавшуюся в разных тифлисских газетах лирическую поэтессу Нонну Антонову. Я хотел бы ее привлечь, но не было этичным сманивать сотрудника из другой газеты.

Как-то неожиданно она явилась сама с предложением перейти в сотрудницы к нам. Ей в другой газете платили слишком мало, я же ей дал вполне удовлетворивший ее гонорар.

Нонна Антонова была молодая женщина, в разводе с мужем, очень интересная брюнетка, но с крупными немного чертами лица. Служа машинисткой на железной дороге, она прирабатывала поэзией. В обществе за ней много ухаживали, но она казалась недостаточно женственной.

Талант у нее был безусловный. Часто ее стихи бывали прелестны; однако они давались ей слишком легко, Нонна Борисовна мало над ними работала, а писала их чуть ли не прямо набело. Не раз приходилось ей указывать на промахи и рекомендовать еще поработать; она эти указания охотно принимала. Когда сравнивал ее стихотворения и произведения поэтесс, получивших литературное признание, то было ясно, что она не имеет заслуженного имени только по недоразумению. Я хотел было издать сборник избранных ее стихотворений, да в связи с дрязгами по службе из‐за газеты не успел этого осуществить.

Н. Б. иногда писала миниатюры — новеллы и стихотворения в прозе, но это уже выходило у нее слабее. Впрочем, за редакторские указания и за забракование приносимого она никогда не обижалась, быть может, потому что ей слишком легко давалось ее творчество [654].

Н. Б. Антонова осталась другом-сотрудником до самого конца и после моего ухода также ушла из «Кавказа» в другую газету, где ее охотно приняли.

Явился как-то ко мне молодой человек с черненькими усиками, волнистой черной шевелюрой, красивый, с правильными чертами лица, но немного наглым лицом:

— Сергей Михайлович Чевкин!

Фамилия эта была мне незнакома. Она не была знакома и другим, причастным к журналистике.

— Принес вам рассказ. Прошу, напечатайте!

Рассказ назывался «Баритон». Сюжет — незнакомый певец, за крупное вознаграждение от себя, упросил антрепренера дать ему один раз спеть арию Риголетто, без всяких репетиций. Антрепренер, не видя певца, соблазнился наперед выплаченной мздой и решил рискнуть. Успех дебютанта в Риголетто оказался блестящим. Баритона попытались пригласить на другие партии, но это не оказалось возможным. Талантливый баритон был горбун от природы и, кроме Риголетто, ни в чем выступить не мог.

Написан был рассказ очень хорошо, с явным дарованием. Я его напечатал [655], и на Чевкина было обращено внимание. Так он стал сотрудником «Кавказа».

Вскоре я узнал его историю.

В ней С. М. Чевкин, как человек, рисовался некрасиво. Бывший юнкер, вынужденный за что-то уйти из училища, он пристроился на должность письмоводителя к пожилой начальнице женской гимназии в Сигнахе. Это было скандально, и Чевкину пришлось уйти со службы.

Позже, в одном из своих романов, изданных в Петербурге перед Великой войной, на тему о педагогах — что-то вроде «Фабрикантов наций» или «Фабрикантов жизни» [656], — Чевкин, сильно идеализируя себя и героиню, описал эту историю; себя он выставил учителем пения.

Его несомненное дарование заставило меня заняться Чевкиным. Я напечатал еще целый ряд его рассказов. Между ними особенно остался в памяти очень милый рассказ, описывавший переживания маленького кадетика в первые дни его поступления в корпус. Это, по-видимому, также было автобиографическое. Затем помню хороший и сильный его рассказ о переживаниях нескольких человек, тонущих на лодке в Каспийском море [657].

Но я видел также, что Чевкин — человек совершенно необразованный и даже недостаточно грамотный. Мне его рассказы приходилось выправлять даже в отношении грамматических ошибок. На это я не раз обращал его внимание:

— Позаботьтесь о своем образовании! Без этого вы не сможете быть настоящим писателем. Вы слишком многого не знаете! Начните с изучения грамматики.

Он обещал, но не знаю, что он делал.

В средине 1911 года, в самый разгар травли против меня со стороны газеты «Голос Кавказа», он приходит ко мне:

— Дайте мне денег взаймы на поездку в Петербург!

Я поморщился: за ним и без того были неотработанные авансы.

— Я вам должен рассказать, что мне предложили в редакции «Голоса Кавказа». Если — говорят — вы напечатаете что-либо скверное по поводу отношения Стратонова к газетным сотрудникам, или что хотите иное, и печатно заявите, что отказываетесь поэтому быть сотрудником «Кавказа», мы вам дадим бесплатный билет для переезда в Петербург.

Я видел, что это правда. Редакция «Голоса Кавказа» через посредство инженера Корнилия Николаевича Татищева, правителя канцелярии управления закавказских железных дорог — Татищев одновременно был и заправилой в редакции «Голоса Кавказа» — могла это легко ему предоставить. Я понимал также, что С. М. Чевкин морально настолько нестоек, что он пойдет на эту гадость. Вероятно, из чувства некоторой благодарности ко мне как пустившему его на литературное поприще, не пошел на нее прямо, а прибег к некоторому шантажу.

Увеличивать шум около своего имени мне не хотелось. Дал я ему денег взаймы, отлично понимая, что он их мне никогда не вернет, что, разумеется, и имело место.