Всеволод Стратонов - По волнам жизни. Том 1

Лев Семенович был последним из друзей, провожавших в Петрограде меня в момент высылки большевиками из России.

В педагогическом кружке аудитория переполнена. Заманчивый доклад привлек не только членов, но и множество гостей.

Тема — объяснение второй части «Фауста» Гёте.

На кафедре — пожилой военный врач; умное лицо, с пронизывающим сквозь очки взглядом. Это — доктор Тишков, заведующий военной психиатрической лечебницей, большим учреждением, единственным в этом роде на весь Туркестанский край. Тишков — личность популярная. Умный, образованный человек, с ним всегда интересно поговорить.

Развивая свою основную мысль, лектор подтверждает ее цитатами из «Фауста»:

— Гёте, в своей второй части творения, проповедовал идею о соединении церквей. Западная, то есть лютеранская, церковь олицетворена Фаустом. Восточная, то есть греческая, или православная, — Прекрасной Еленой. Союз Фауста и Елены — союз церквей…

На лицах слушателей — все возрастающее недоумение. Слишком парадоксальные утверждения докладчика вызывают возгласы с мест.

После доклада разгораются прения.

Но Тишков… он не отвечает оппонентам. Он просто начинает, чуть не прямо им в лицо, хохотать. Это разжигает аудиторию; она поощряет возражающих аплодисментами.

А доктор, с раскатистым смехом, вертится на кафедре и тоже… аплодирует своим оппонентам. Едва кончит один, — Тишков кричит:

— Ну-ка? Кто следующий? Выступайте!

И заливается смехом.

Негодование публики становится таким бурным, что заседание приходится прервать. Все расходятся. Тишков остается один на кафедре — к нему никто не подходит.

А через день он уже сидел в палате, в той самой лечебнице, которою заведовал.

С ним произошло внезапное умопомешательство, по-видимому, на самой лекции. Оно бурно выявилось под влиянием возражений.

Полгода спустя я встретил Тишкова в Петербурге. Он на свободе бродил по улицам. Хотя меня и узнал, но производил впечатление не вполне оправившегося.

Туркестан был излюбленным местом для иностранцев-путешественников. Они часто проезжали через этот край, направляясь в Китай или на Памиры, или же возвращались из Китая в Европу. Иные ездили с научной целью, другие — поохотиться.

Многих из них привозили — или они сами приезжали — к нам на обсерваторию. Одним нужна была сверка хронометров или справки о климатических факторах, других привозили потому, что обсерватория была тем единственным культурным уголком в Ташкенте, которым и власть, и обыватели не прочь были щегольнуть перед иностранцами.

Передо мною промелькнула таким образом длинная вереница лиц…

Свен Хедин бывал здесь на пути в Кашгар, где он часто и охотно пользовался приютом и гостеприимством русского консула в Кашгаре Н. Ф. Петровского, исключительно образованного человека, хорошо представлявшего в этом крае русские интересы и русское достоинство пред китайцами. Тогда Свен Хедин, широко пользовавшийся русским содействием, еще таил свое злое русофобство, которое он затем так пышно проявил пред Великой войной [365].

Венгерская экспедиция графа Зичи осталась в памяти как исключительно богато обставленная. В ее составе был чуть ли не десяток разных специалистов. Зичи показывал мне, между прочим, необыкновенно роскошно изданное им описание его предыдущего путешествия по России [366].

Бонэн, французский лингвист и философ, возвращался из Китая, после трехлетнего изучения там буддизма. Он производил впечатление очень талантливого, и его рассказы нам по философии буддизма слушались с захватывающим интересом. Позже, желая отблагодарить нас за гостеприимство, Бонэн прислал из Парижа иллюстрированное описание своего путешествия в одном из парижских журналов. Бедный философ, он спутал названия моей должности (астрофизик) и инструмента (астрограф), которым я наблюдал. Свою посылку Бонэн адресовал: господину астрографу Стратонову…

Около 1897–1898 гг. мы принимали и много возились с немецкими путешественниками Футтерером и Гольдерером. Они остались особенно в памяти по их инциденту с казаками.

У нас тогда проявлялось непростительное заискивание перед иностранцами. Между прочим это проявлялось в том, что им часто давали, при путешествии по Китаю, для охраны, а в сущности, на роль белых рабов при иностранцах, наших казаков из стоявшего в Ташкенте оренбургского полка. Казаки эксплуатировались путешественниками и в качестве прислуги. Это было фактом, возмущавшим многих, — тем не менее такое использование русских, отбывавших родине воинскую повинность, практиковалось.

Дали оренбургских казаков и в распоряжение Футтерера и Гольдерера, при их путешествии из Ташкента в Пекин. По-видимому, немцы пересолили: слишком уж плохо обращались со своими рабами. Несмотря на дисциплину, которой казаки были тогда проникнуты, и на предстоящую ответственность, — оренбуржцы не выдержали немецкого издевательства и, бросив посреди Монголии путешественников, пробрались им одним ведомым способом чрез Китай до Ташкента, где и явились в полк по начальству [367].

Случай этот наделал тогда большой переполох. Кажется, после этого казаков иностранцам не давали.

Мы застали в 1895 году на весь Туркестанский край только один русский печатный орган — официальные «Туркестанские ведомости» [368]. В других областях своих областных ведомостей не было. Пожалуй, их и не могло быть, при малочисленности русского населения, сосредоточенного к тому же главной массой в самом Ташкенте. Туземное же население, за ничтожным исключением, было по-русски неграмотно.

Газета тогда выпускалась лишь дважды в неделю. Ее выхода ждали с интересом, потому что только из помещенных в ней телеграмм узнавали, что делается на белом свете. Из России газеты приходили тогда самое скорое через шесть дней. Отдельного же выпуска агентских телеграмм [369]не практиковалось вплоть до Русско-японской войны.

Нельзя сказать, чтобы «Туркестанские ведомости» не были интересными. Газета обслуживала также и научное изучение края. В ней появлялись статьи исторического, этнографического, географического, естественноисторического, иногда и экономического содержания. Беллетристика не допускалась, официальная часть сосредоточивалась на небольшой части первого листа, объявлений было совсем мало. Хроника оставляла желать. Она касалась по преимуществу официальной жизни, да еще концертов, спектаклей, лекций и т. п. Материала с трудом хватало на четыре страницы среднего формата.

Потом развитие жизни, а отчасти и конкуренция с первой появившейся в Ташкенте частной газетой, понудили «Туркестанские ведомости» расшириться и выходить чаще. Сначала перешли на три выпуска в неделю, а потом и на каждодневные, включавшие иногда в себе 6–8 страниц [370].