Захар Прилепин - Есенин: Обещая встречу впереди

Василия Белова автор этих строк видел однажды.

Василию Ивановичу вручали одну премию.

Выйдя на сцену с ответным словом, он, хитро улыбаясь, сказал:

— Меня тут организаторы попросили, чтоб я о евреях не говорил…

Хороший человек был Василий Иванович.

Сильнейший писатель. Чудесный деревенский мужичок.

Со своими древесными жучками и сверчками, стрекотавшими свои затейливые песенки в его душе.

Так что давайте ещё раз.

Мать Есенина — не сомневалась в том, что сын наложил на себя руки.

Сын к ней во сне пришёл и о том сообщил.

Женщины, родившие от него детей, видевшие мужа и любимого во всех состояниях, от самых возвышенных или интимных до самых чёрных и безобразных, — не сомневались.

Великие духовидцы, лично знавшие Есенина, наблюдавшие за ним кто год-другой, а кто все полтора десятилетия его поэтического пути — Максим Горький, Анна Ахматова, Марина Цветаева, Леонид Леонов, Владимир Маяковский, Борис Пастернак, Николай Клюев, — не сомневались.

Нет и никогда.

А Василий Иванович Белов, человек сознания косматого, буреломного, клубящегося, усомнился.

Взял и сказал однажды: а Есенина-то могли удавить.

Что-то взбрело ему. Шепнул кто-то лукавый на вологодское его ухо.

С того и пошло у нас.

Первые кухонные разговоры на эту тему впервые были зафиксированы в середине 1970-х.

О них упоминает английский литературовед Гордон Маквей в книге 1976 года «Есенин. Жизнь». Написавший глубочайшее исследование жизни поэта, встречавшийся с огромным количеством людей, знавших и помнивших Есенина, сам Маквей в самоубийстве не сомневался никогда. Однако в финале своей работы Маквей упоминает о встречах в Советском Союзе с несколькими людьми, говорившими ему, что Есенин был убит.

Маквей отметил, что всерьёз этих высказываний не воспринял, потому что самовозгорание подобных версий происходит практически всегда, когда вдруг умирают значимые люди.

За границей тему убийства Есенина могли бы спокойно запустить в медийное поле, причём не без выгоды, — если бы для того имелись хоть малейшие основания. Но как раз там спустя полвека после смерти Есенина не циркулировали даже мельчайшие слухи.

Задымилось, начало разгораться только в конце 1980-х. Василий Иванович Белов ласково подул — пламя занялось, поползло. Спустя десятилетие уже треск стоял: пылало так, что ресницы опаливало.

Ныне, отойдя на несколько шагов от пепелища, можно обобщить услышанное.

Сторонники, как правило, просто абсурдных, зато крайне навязчивых версий убийства Есенина делятся на несколько основных типов.

Люди глубоко и безоглядно религиозные, которые любят Есенина и от всей души хотят, чтобы он попал в рай.

Люди политически ангажированные, а если точнее — маниакальные антисоветчики, которые годами коллекционируют прегрешения советской власти, собирая и неустанно складируя и реальное, и мнимое. В их обширных концепциях, помимо всего прочего, развесистого и витиеватого, Есенин ненавидел советскую власть и втайне боролся с ней не на жизнь, а на смерть.

Люди с иными известными убеждениями, но складирующие уже не столько (или не только) преступления советской власти, но случаи иудейских преступлений против человечности и конкретно против русского народа. В этом контексте Есенин выступает в качестве ритуальной жертвы, наряду, скажем, с Николаем II.

Следующий тип — женщины, откровенно влюблённые в Есенина и охраняющие его имя от злых наветов. Их Серёжа должен быть хорошим. А кто против, тому глаз вырвем. В данном случае в качестве людей, погубивших Есенина, могут дополнительно выступать отдельные его спутницы или их разные, зачастую неожиданные комбинации. Кто-то специализируется на неприязни к Берзинь, кто-то — к Бениславской; кому-то не нравятся все еврейские подружки сразу: от них порча пошла и печаль.

Случаются также причудливые смешения всех перечисленных вариантов.

Наконец, имеются литературные профессионалы, отчасти ставшие заложниками когда-то выдвинутой версии. Яркий пример — отец и сын Куняевы, в душе, думается, допускающие, что Есенин покончил жизнь самоубийством, но не могущие уже отказаться от итогов своих многолетних розысков. Столько сил потрачено! Что же теперь — заново начинать?

Порой в убийство Есенина верят образованные и психически уравновешенные люди, просто не очень подробно знающие его биографию и только в общих чертах знакомые с его поэзией. Помня «Персидские мотивы», «Песнь о собаке» и «Письмо к матери», Есенина полюбить легко, но предположить некоторые вещи действительно сложно.

Тем более что концепции «убийства» Есенина, как и всякая иная маниакальная деятельность, в первом приближении могут даже показаться убедительными.

Даром что эти концепции на каждом шагу противоречат даже друг другу — как, скажем, и работы представителей антишолоховедения.

Разница, впрочем, состоит в том, что антишолоховедение стало пристанищем профессиональных русофобов, а есенинское dead -фэнтези — пристанищем профессиональных русофилов.

Если их и объединяет что-то, так это попытка выстроить литературную иерархию в угоду своим нехитрым убеждениям.

Два самых, во всех смыслах, русских гения минувшего столетия служат неизбежным подспорьем в их работе.

Есенин и Шолохов — заложники неоконченной Гражданской войны.

Авторы версий убийства Есенина традиционно сердятся на мемуаристов, видевших Есенина живым, особенно если в их воспоминаниях поэт выведен не вполне каноническим образом: позволяет себе выпивать, скандалить и вообще вести себя непотребно.

Проблема только в том, что подобных воспоминаний десятки; они составляют самую весомую часть в мемуарной есениане.

Чтобы сразу же нивелировать хоть какую-то значимость этих воспоминаний, из раза в раз используется один и тот же нехитрый филологический ход, когда фамилии авторов перечисляются во множественном числе: «…все эти Мариенгофы, грузиновы, оксёновы, эрлихи, гули быстро поняли, что, разоблачая Есенина…»

Сьюэлл Стокс в книге «Айседора Дункан: Интимный портрет», изданной в 1928 году, приводит её слова: «Есенин всегда угрожал нам, что покончит с собой. На одной вечеринке, которую я устроила в Париже, он пытался повеситься».

…и все эти дункан.

Ахматова, вспоминая встречу с Клюевым и Есениным в июле 1924 года, рассказывала: «Я гуляла у Лебяжьей канавки с нашим сенбернаром и встретила их. Есенин был пьяный. Они захотели зайти. Принесли с собой вино, и Есенин пил. Тогда Есенин был уже человек конченый».

…и все эти ахматовы.

11 ноября 1924 года живописец Константин Соколов пишет в письме о Есенине: «…больно, больно до слёз, что он сознательно губит свою душу, именно не знавшую ни ласки, ни покою. Вот так сгорают и отравляют себя… Помочь и спасти его я не в силах…»