Захар Прилепин - Есенин: Обещая встречу впереди

Городецкий сделал рисунок «Есенин на смертном одре»: Сергей Митрофанович встретил и проводил.

В последнем почётном карауле встали старейший крестьянский поэт Спиридон Дрожжин, Садофьев, председатель Общества любителей русской словесности Сакулин и… президент Академии художественных наук Пётр Коган, который в своё время от всей души трепал Есенина и которому Есенин не раз срывал занятия во Всероссийском литературно-художественном институте. Справедливости ради скажем: Коган в последние годы писал о Есенине в доброжелательных и выдержанных тонах и дар его признавал безусловно.

В одиннадцатом часу утра 31 декабря гроб вынесли — процессия пошла по Москве.

Сделали остановку у памятника Пушкину на Тверском бульваре: гроб на некоторое время поставили у самого постамента, а затем обнесли вокруг памятника.

Следом был Дом Герцена, где поэт Владимир Кириллов сказал слово — топорное, неповоротливое, квадратное, как все его стихи. Но было слышно, что ему и вправду больно.

Затем — Камерный театр. Гроб встречала вся артистическая труппа.

Оттуда — на Ваганьковское кладбище.

Мейерхольд нёс на руках есенинского сына Костю.

У самого гроба, возле разверстой могилы, среди прочих стояли Изряднова, Райх, Вольпин, Толстая. Три женщины, матери его детей, и одна, матерью стать не успевшая.

Таня Есенина: «Когда гроб стали опускать в могилу, мать так закричала, что мы с Костей вцепились в неё с двух сторон и тоже закричали».

Оказалось, что на похоронах был когда-то прижитый есенинской матерью Александр. Фамилия его была Разгуляев. Мог бы с единоутробным братом фамилией поменяться — тому бы подошла.

Он попытался что-то сказать, но упал на уже засыпанную могилу и разрыдался.

Его подняли, спросили, кто такой, откуда.

Он ответил, что всю жизнь ждал Сергея. Своего брата. Надеялся, что тот заметит его, подружится с ним, даст образование, вытащит в жизнь, в люди…

А брат вместо этого взял и убил себя.

Галя Бениславская лечилась в санатории «Дмитровская Гора». О похоронах Есенина узнала слишком поздно и на кладбище не успела.

В самоубийстве Есенина не сомневался никто.

Такого человека в 1925 году в России и за её пределами не было.

По крайней мере, сведений об этом никаких.

Два главных его — во всю жизнь — друга вскоре произнесли своё слово.

Клюев сочинил великие стихи, Мариенгоф — не великие, но сути это не меняет.

У Клюева в 1926 году напишется «Плач о Есенине» — он всё там объяснил.

Клюев прожил ещё более десяти лет. Языком своим неуёмным, фантазийным говорил такое, что не стоило бы говорить никогда. Однако в чём не усомнился ни разу — так это в самоубийстве своего ученика, соколика, любимого.

Анатолий Мариенгоф написал в том же 1926 году «Не раз судьбу пытали мы вопросом…»:

Мариенгоф проживёт ещё долго.

Никогда не усомнится ни в чём.

Когда, уже под занавес жизни, начнёт мемуары «Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги», там будет глава «Почему Есенин сделал это».

И все иные друзья, товарищи, приятели рассказали, что знали и думали.

Сергей Городецкий написал о ветре Северной столицы:

Пётр Орешин написал:

Рюрик Ивнев написал:

Василий Казин написал:

Владимир Ричиотти написал:

Михаил Фроман написал:

Михаил Герасимов написал:

Всеволод Рождественский написал:

Илья Садофьев написал:

Тициан Табидзе написал:

Георгий Леонидзе написал: