Захар Прилепин - Есенин: Обещая встречу впереди

…и все эти Соколовы.

В октябре 1925 года Всеволод Иванов пишет Горькому в Сорренто: «…Серёжа Есенин пьёт немилосердно. Изо дня в день. Ко всему у него чахотка, и бог знает, что с ним будет месяца через три-четыре».

Чахотку Есенин придумал — но в остальном диагноз точнейший.

Иванов даже дату предсказал. Многие отлично понимали: конец близок, Есенин — не жилец.

Многие — в смысле все эти ивановы.

Василий Наседкин вспоминал одну из последних встреч: «Вид у него был ужасный. Передо мной сидел мученик. „Сергей, так ведь недалеко до конца“. Он устало, но как о чём-то решённом, проговорил: „Да… Я ищу гибели“. Немного помолчав, так же устало и тихо добавил: „Надоело всё“».

…и все эти наседкины.

Всеволод Рождественский — не в мемуарах, написанных 20 лет спустя, а в письме Мануйлову от 29 декабря 1925 году признаётся: «Есенина я видел пять недель назад тому в Москве. Уже тогда можно было думать, что он добром не кончит. Он уже ходил обречённым. Остановившиеся мутно-голубые глаза, неестественная бледность припухлого, плохо бритого лица и уже выцветающий лён удивительных волос, космами висевших из-под широкополой шляпы».

…и все эти рождественские.

Николай Сардановский, приятель константиновского детства Есенина, наблюдавший его в поздние заезды на малую родину, 1 января 1926 года пишет своей знакомой: «…к чему было так паясничать? Ведь получается сплошной абсурд. Человек пьёт без просыпа, публично ругает всех матерщиной, лупит отца с матерью чем ни попадя, ежемесячно меняет жён, проживает свой громаднейший заработок на пьянство и шикарнейшие костюмы, а тут напевают: „разлад города с деревней“, „письмо к матери“, „врос корнями в деревню“…»

….и сардановские все.

Владимир Маяковский по поводу смерти Есенина констатировал: «…сразу этот конец показался мне совершенно естественным и логичным».

И чуть подробнее: «Последняя встреча с ним произвела на меня тяжёлое и большое впечатление. Я встретил у кассы Госиздата ринувшегося ко мне человека с опухшим лицом, со свороченным галстуком, с шапкой, случайно державшейся, уцепившись за русую прядь. От него… несло перегаром. Я буквально с трудом узнал Есенина».

…и маяковские все.

Александр Воронский в 1926 году вспоминал о Есенине:

«…опившийся, он сначала долго скандалил и ругался. Его удалили в отдельную комнату. Я вошёл и увидел: он сидел на кровати и рыдал. Всё лицо его было залито слезами. Он комкал мокрый платок.

— У меня ничего не осталось. Мне страшно. Нет ни друзей, ни близких. Я никого и ничего не люблю. Остались одни лишь стихи. Я всё им отдал, понимаешь, всё. Вон церковь, село, даль, поля, лес. И всё это отступилось от меня».

…и все эти воронские. Даром что Воронскому Есенин посвятил главную свою поэму — «Анну Снегину».

Дмитрий Фурманов в 1925 году, 30 декабря, тоже по свежим, смертным следам пишет: «…в Госиздате встречались мы почти каждую неделю, а то и чаще бывало: пьян всё был Серёжа, каждоразно пьян. Как-то жена его сказала, что жить Серёже врачи сказали… 6 месяцев — это было месяца три назад! Может, он потому теперь и кончил? Стоит ли де ждать? Будут болтать много о „кризисе сознания“, но это всё будет вполовину чепуха по отношению к Серёже, — у него всё это проще».

…и все фурмановы тоже.

И вообще все эти все.

Они только мешают своими воспоминаниями.

В нашей стране всерьёз разработать эту тему первым взялся полковник милиции в отставке Эдуард Хлысталов.

В 1994 году, после ряда интервью и публикаций в прессе, Хлысталов выпустил книгу «13 уголовных дел Сергея Есенина».

В самом её начале он вспоминает, как в 1942 году случайно оказался на Ваганьковском кладбище и увидел могилу Есенина:

«Меня словно током ударило. В свои десять лет я отлично знал, кто такой Есенин. Его стихи запрещены, за них можно быстро на Колыму угодить.

Совсем недавно мой отец играл по воскресеньям на гармошке и тихо, чтоб не было слышно за дверью, напевал песни на стихи Есенина. Они всегда были грустными, он рукавом стирал с лица слёзы. Наверное, кто-то из соседей расслышал слова, и однажды ночью к нам по деревянной лестнице на второй этаж пришли трое молчаливых мужчин. Всё перевернули, сняли со стены берданку, увели отца. Мать побегала у ворот московских тюрем, но ничего не узнала и не добилась. Он сгинул навсегда».

И дальше: «…я ненавидел поэта, принёсшего нашей семье столько горя».

Мы сразу же видим некоторую, при всём уважении к бесследно пропавшему отцу, мифологизацию событий.

За стихи Есенина, к счастью, никого на Колыму не отправляли.

Иначе на этих основаниях пришлось бы посадить в лагеря сотни тысяч людей.

В сталинские годы книги Есенина мало того что никогда не были под официальным запретом, но ещё и переиздавались многотысячными тиражами. Да, в 1929 году едва открывшийся музей Есенина закрыли. Да, на некоторое время официальная советская филология отказала Есенину в праве занять место, равное занимаемому Маяковским. В ряде учебных пособий настойчиво сетовали на его упадочничество. Тем не менее достаточно просто посмотреть перечень изданий его стихов (без учёта посмертного собрания сочинений — тоже, впрочем, никогда не запрещавшегося), чтобы, мягко говоря, усомниться в истинности сказанного.

Книга Сергея Есенина «Стихи и поэмы». Обложка работы Бориса Титова. Выходные данные: Москва — Ленинград, Госиздат, 1927 год. Мягкая обложка. 152 страницы. Тираж десять тысяч экземпляров.

«Стихотворения». Вступительная статья А. Ефремина. Москва, Московское товарищество писателей, 1933 год. Твёрдый переплёт, 400 страниц. Тираж 10 200 экземпляров.

«Стихотворения». Под редакцией В. Казина. Вступительная статья Д. Горбова. Переплёт художника Б. Дехтерёва. Москва, Гослитиздат, 1934 год. Твёрдый переплёт, 374 страницы. Тираж 15 тысяч экземпляров.

«Стихотворения». Вступительная статья и редакция А. Дымшица. Ленинградское отделение издательства «Советский писатель», 1940 год. Твёрдый переплёт, 420 страниц. С портретом. Тираж десять тысяч экземпляров.

«Стихотворения». Составители В. Казин и В. Перцов. Москва, Гослитиздат, 1943 год. Твёрдый переплёт, 576 страниц. Тираж 25 тысяч экземпляров.

«Избранные стихотворения». Под редакцией и со вступительной статьёй В. Казанского. Рига, издательство «Культура», 1944 год. Мягкий переплёт, 208 страниц. С портретом. Тираж пять тысяч экземпляров.

«Избранное». Сборник составлен С. А. Толстой-Есениной. Москва, Гослитиздат, 1946 год. Твёрдый переплёт, 480 страниц. С портретом. Тираж 57 тысяч экземпляров.

«Избранное». Составление и примечания П. И. Чагина. Портрет работы художника А. Яр-Кравченко. Москва, Гослитиздат, 1952 год. Твёрдый переплёт, 272 страницы. Тираж 75 тысяч экземпляров.