Захар Прилепин - Есенин: Обещая встречу впереди

Клюев грозил на свой лад:

Это Клюев утверждал: «Убийца красный — святей потира».

Это его:

С неменьшим, чем у Мариенгофа, вдохновением крестьянские поэты призывали избавиться от разнообразной нечисти — царей, воевод, попов, купцов — на пути к новому Иерусалиму.

Надо сказать, ни Шершеневич, ни Кусиков, ни Грузинов, в отличие от Мариенгофа и крестьянских сотоварищей Есенина, ничего подобного не писали.

Так что дело не в том, что имажинисты были «левее» крестьянских поэтов в смысле идеологическом — вовсе нет; даже, скорее, напротив.

Имажинисты были «левее» эстетически.

Тяжёлая, нарочито архаичная манера крестьянских поэтов перестала Есенину казаться соразмерной эпохе.

Предавал ли он таким образом крестьянских поэтов?

Безусловно, нет.

Ему надо было расти — выше себя, выше своей вихрастой головы, выше всех.

В ноябре у него вышла третья книга — «Преображение». Он преображался.

В январе 1919 года собравшаяся компания уже ввязалась в реорганизацию Всероссийского союза поэтов.

Цель был однозначна: занять там главные места, подчинить союз себе.

Их вызвали на совещание в Народный комиссариат просвещения. За большим столом сидел нарком Анатолий Луначарский, тут же — Горький; напротив — Есенин, Ивнев, Мариенгоф, Шершеневич.

Имажинисты оккупируют сцену Всероссийского союза поэтов — «Кафе поэтов» на Тверской, дом 18, вскоре сделав эту площадку практически своей.

Их первый совместный поэтический концерт прошёл 29 января 1919 года. Он был заявлен как «Вечер четырёх поэтов» — Есенина, Ивнева, Мариенгофа, и Шершеневича; пятым, сверх программы, выступил Кусиков.

Последним читал Есенин — каждый из перечисленных, несмотря на амбиции, знал, что самый знаменитый в компании всё равно он.

Будущий близкий товарищ Есенина Александр Сахаров вспоминал: «Кутаясь в свою чуйку, по-извозчичьи засовывая руки в рукав, словно они у него мёрзли… начал читать „Пантократор“. Читал он хорошо, зажигаясь и по мере чтения освобождая себя от всего связывающего. Сначала были освобождены руки, и он энергически размахивал правой рукой, затем на помощь пришла левая, к чёрту полетела сброшенная с головы шапка, из-под которой освободились пышные волосы цвета спелой ржи, волосы золотисто-соломенные с пробором посредине головы, и он весь закачался, как корабль, борющийся с непогодой. Когда он закончил, в зале была минута оцепенения и вслед за тем гром рукоплесканий».

Пожалуй, эту дату и стоило бы считать днём рождения имажинизма; но традиционно его время отсчитывают со дня публикации манифеста.

10 февраля 1919 года «Декларация» имажинистов была напечатана в газете «Советская страна». Следом — в воронежском двухнедельнике «Сирена», который датировался 30 января, но вышел с опозданием.

Под «Декларацией» стояли подписи по алфавиту — Есенина, Ивнева, Мариенгофа, Шершеневича и двух художников: Бориса Эрдмана и Георгия Якулова.

Написал «Декларацию» по большей части Шершеневич.

«Мы, настоящие мастеровые искусства, мы, кто отшлифовывает образ, кто чистит форму от пыли содержания лучше, чем уличный чистильщик сапоги, утверждаем, что единственным законом искусства, единственным и несравненным методом является выявление жизни через образ и ритмику образов».

Половина «Декларации» посвящена критике футуристов: «…у футуризма провалился нос новизны»; походя пнули символистов; остальных вообще не заметили.

О существе новой школы сказать тогда было ещё нечего — на вышеприведённом абзаце с сапогами всё и закончилось.

Остальное — хулиганская, с вызовом, риторика: «В наши дни квартирного холода — только жар наших произведений может согреть души читателей, зрителей. Им, этим восприемникам искусства, мы с радостью дарим всю интуицию восприятия. Мы можем быть даже настолько снисходительны, что попозже, когда ты, очумевший и ещё бездарный читатель, подрастёшь и поумнеешь, — мы позволим тебе даже спорить с нами».

Впоследствии имажинизм будет развиваться и вглубь себя — как поэтическая школа, и вовне — как повальная поэтическая мода, задорная и прилипчивая.

Есенина имажинизм, безусловно, сделал богаче — в самом широком смысле. Несколько раз он выскажется о своих товарищах критически, но по трезвому счёту выходит, что в компании имажинистов Есенин провёл свои лучшие годы.

Позволить себе говорить о «непродолжительном увлечении имажинизмом» в есенинском случае можно только по недоразумению. Вся поэтическая карьера Есенина — неполных 12 лет. Из них, половина, и самая яркая, приходится на имажинизм.

Соратничество с имажинистами по временным рамкам в разы больше и «клюевского» периода, продлившегося менее двух лет, и «скифства», длиной чуть более года.

Стремление выстроить что-то — от журнала до поэтической группы — в компании Клычкова или Орешина всегда было кратковременным, спорадическим и ни к каким зримым результатам не приводило.

В органичности своего выбора Есенин доубедил себя сам.

Не раз и не два говорил он удивлённым знакомым, что к имажинизму шёл с детства.

Имажинистом он был, уверял Есенин, уже в 15 лет, когда сочинил это четверостишие:

Самая большая и единственная теоретическая работа Есенина «Ключи Марии», написанная в сентябре — ноябре 1918 года, как сам он неоднократно говорил, вела его к имажинизму.