Рональд Рейган - Жизнь по-американски

Во время нашей последней деловой встречи несколько ранее в тот день мы с Горбачевым обсудили стиль совместного заявления по итогам встречи в верхах, в котором будет отмечено о нашем взаимном стремлении к 50-процентному сокращению ядерных вооружений и которое будет содержать ссылки на новые соглашения по культурному и дипломатическому обменам. Затем, как я записал в своем дневнике, "мы прервали встречу и наши команды отправились работать над заявлением. Мы вдвоем и переводчики зашли в небольшую комнату и прекратили рассказывать сказки". Он задал несколько вопросов о Голливуде, и мы обнаружили, что у нас были сходные ситуации в некоторые моменты общения со своей бюрократией. Мы разговаривали около часа с глазу на глаз, потом зашли члены наших делегаций, чтобы показать нам то, что уже было согласовано, и над чем еще предстоит поработать. Затем мы сделали перерыв, чтобы подготовиться к приему у президента Швейцарии.

Затем мы с Нэнси принимали Горбачевых на той самой вилле, которая служила нам временным домом в Женеве. После ужина мы перешли в гостиную, чтобы поговорить за чашкой кофе. Вскоре после того, как мы сели, прибыли руководители делегаций с обеих сторон, которые работали в другом здании над заявлением, и сообщили, что у них уже голова пухнет от проблемы языка, которым должен быть написан окончательный документ. Советская сторона хотела изменить что-то, о чем ранее уже была достигнута договоренность. Джордж Шульц был сильно рассержен этими новыми изменениями. Он утверждал, что советская сторона несет ответственность за возникшую проблему, и обратился прямо к Горбачеву: "Господин генеральный секретарь. Этот человек не соблюдает договоренности, достигнутой ранее вами и президентом Рейганом, и, если мы не придем к соглашению, это будет его вина". Не моргнув и глазом, Горбачев повернулся к своему человеку и сказал: "Делайте так, как мы говорили", — показывая тем самым, что он человек, уверенный в себе и в своей власти.

Когда мы с Нэнси вернулись в спальню после ужина, я, едва взглянув на стеклянный аквариум в комнате, промолвил: "О Боже!"

Дети, которые жили в этом доме, просили меня кормить их рыбок. Я так и делал, но одна из рыбок уснула. Может быть, я недостаточно кормил рыбку, а может, перекормил ее? Как бы то ни было, она умерла на моих глазах, и я нес за это ответственность. Я попросил своих помощников положить мертвую рыбку в коробку и пойти в зоомагазин в Женеве, чтобы узнать, можно ли найти точно такую же. К счастью, они нашли двух подходящих, я опустил их в воду и написал письмо детям, рассказав обо всем, что произошло.

На следующий день Горбачев и я огласили наше совместное заявление, и мы с Нэнси вернулись в Вашингтон через Брюссель, где я коротко рассказал о встрече министрам НАТО. Когда мы летели домой, я чувствовал себя хорошо: Горбачев был жестким, твердо верил в преимущества коммунизма над капитализмом, но почти через пять лет я наконец встретил советского лидера, с которым можно разговаривать.

Тогда мне это не пришло в голову, но позже я вспомнил еще кое-что о том, каким видел Горбачева в Женеве: ни разу во время наших частных бесед или пленарных заседаний он не выказал поддержку старой марксистско-ленинской идее о всемирном коммунистическом государстве или брежневской доктрине советского экспансионизма. Он был первым из знакомых мне советских лидеров, который не сделал этого.

Как только мы добрались домой после почти 24-часового путешествия без сна, я выступил на объединенном собрании конгресса. Я доложил, что мы положили хорошее начало улучшению наших отношений с Советами и что женевская встреча дает надежду на будущее. "Не могу сказать, что наши позиции совпали по таким фундаментальным вопросам, как идеология или национальные устремления, — сказал я, — но мы поняли друг друга лучше, а это — ключ к миру… Впереди у нас долгий путь, но мы идем в правильном направлении…"

Полагаю, воодушевленное приветствие и топот в зале палаты представителей в тот вечер, когда я сделал свой доклад по Женеве, были выражением чувств всех народов мира, которые разделяли надежду на продолжение мира в ядерный век. После я записал в своем дневнике: "Мне не оказывали такого приема с тех пор, как в меня стреляли".

Мы положили начало, но, как нам пришлось потом убедиться, такая эйфория оказалась преждевременной.

Нa четвертый день по возвращении из Женевы Джордж Шульц снова объявил о своем желании уйти в отставку; он явно перегорел на интенсивной работе и, по моим предположениям, все больше уставал от стычек с Кэпом Уайнбергером. Как и прежде, я ответил, что хочу, чтобы он оставался на своем посту до тех пор, пока я нахожусь в Белом доме, но не буду пытаться отговаривать его от отставки. И снова Джордж выказал свой патриотизм: вместо ухода в отставку накануне подготовки к продолжению процесса, начатого в Женеве, он заявил, что остается на посту. А в последующие три года он неоднократно доказывал, что был одним из самых лучших государственных секретарей за всю историю нашей страны.

Спустя неделю после Женевы я направил Горбачеву письмо, написанное собственноручно, в котором попытался продолжить разговор, начатый с ним наедине у камина, и преодолеть его невосприятие программы СОИ. Вот это письмо:

"Уважаемый Генеральный секретарь Горбачев!

Теперь, когда мы вернулись домой и занялись решением задачи, как повести наши страны к установлению более конструктивных отношений друг с другом, мне не хотелось бы тратить время на разъяснение моих первоначальных мыслей, касающихся наших с Вами бесед. Хотя вскоре я и направлю Вам свои подробные соображения, выраженные в более официальной форме, вот несколько положений, которые мне хотелось бы изложить в неофициальном, личном порядке.

Прежде всего хочу, чтобы Вы знали, что я расцениваю наши встречи чрезвычайно высоко. Мы договорились высказываться честно и открыто, и так оно и было. В итоге я уехал с женевской встречи с лучшим пониманием Вашего подхода. Надеюсь, Вы тоже стали понимать меня лучше. Само собой разумеется, во многом мы по-прежнему расходимся, и расходимся довольно основательно. Но, если я понимаю Вас правильно, Вы тоже преисполнены решимости предпринимать шаги к тому, чтобы наши народы строили свои отношения на мирной основе. Если это так, то это по меньшей мере один из пунктов, по которому мы находимся в полном согласии, но зато в конечном счете самый важный пункт из всех.

Что касается наших существенных разногласий, то позвольте мне высказать одно-два из моих собственных соображений на этот счет.

В вопросе стратегической обороны и ее влияния на сокращение наступательных ядерных вооружений я был озадачен Вашим предубеждением, что американская программа каким-то образом предназначена для достижения стратегического преимущества или даже для того, чтобы иметь возможность нанести первый удар. Я заметил также Вашу озабоченность тем, как бы под видом исследований и испытаний оружия по программе СОИ не оказались бы разработаны и размещены в космосе наступательные вооружения.