Анатолий Криворучко - Багдадский вождь: Взлет и падение... Политический портрет Саддама Хусейна на региональном и глобальном фоне

Это не мог не учитывать и Саддам Хусейн. Он считал, что иракская нация могла сплотиться для достижения «священной национальной цели». Однако вождь не питал иллюзий относительно того, что народ пожелает пойти на значительные жертвы ради достижения его, Саддама, интересов. (Один из скрытых, но существенных факторов войны с Ираном — личная вражда между Хусейном и Хомейни.) Рассчитывать же на поддержку всего иракского народа, где численно преобладала шиитская община, было сомнительно. Ведь Хомейни хотел заменить «безбожный» режим в Багдаде на теократический, религиозный — по иранскому образцу. Вот почему аятолла назвал Хусейна и баасистское руководство врагами нации.

Понимал Хусейн и другое: репрессивными методами невозможно мобилизовать массы на ведение первой «народной войны» в современной иракской истории. Террор мог заставить людей выйти на улицы и какое-то время выкрикивать лозунги в поддержку режима, но он не сможет заставить их вести войну вне своей территории (1). Иракцы должны верить, что они сражаются за правое дело. Только в этом случае можно было рассчитывать на успех.

Выдавая свое решение начать войну за волю народа, Хусейн начал появляться в местах массового скопления людей, чтобы шаг за шагом под различными соусами внушить им эту мысль. Народ повсюду стал ощущать присутствие «сражающегося президента». Этот неустанный образ преследовал среднего иракца — с момента, когда он читал утренние газеты, в пути на работу, вечером в семейном кругу у телевизора или радиоприемника. Народ видел его во всех ипостасях: у ракетной установки на переднем крае или нежно обнимающего детей; в качестве мудрого государственного деятеля, руководящего заседанием кабинета министров или верховного главнокомандующего, обсуждающего военные планы, либо в одеждах простого крестьянина, помогавшего фермерам убирать урожай. На каждом углу можно было видеть его статуи и портреты — в гражданской одежде и маршальском мундире, с автоматом Калашникова и в окружении счастливых детей.

Портреты Саддама распространялись по стране в таком количестве, что это давало повод для шутки: при численности иракского населения 28 миллионов половину составляли собственно иракцы, а другую половину — портреты Саддама Хусейна (2). Школьники пели гимны и декларировали оды, прославляя жизнь «под теплым солнцем президента». Все статьи в прессе и учебники начинались и заканчивались здравицами в честь великого национального героя, смелого военачальника и мудрого политика, чье имя будет золотыми буквами вписано в летопись национальной и мировой истории. Члены Национального собрания (парламента) кровью подписывали клятву верности Саддаму Хусейну. К слову, подобный безграничный культ личности не был единичным явлением в политической истории Ближнего Востока. Национальные лидеры нередко ставили себя выше государственных институтов и насаждали небезызвестную модель «государство — это я». Но кампания культа личности Саддама постепенно достигла невероятных размеров. Хусейн был одновременно и отцом нации, и ее славным сыном, и мужественным воином; мудрым философом, радикальным революционером и ревностным приверженцем ислама (3).

Еще недавно носивший европейские костюмы и проповедовавший неотягощенную, мягко говоря, догмами ислама идеологию партии Баас, Саддам стал играть роль величественного ревнителя ислама. Облаченный в одеяние священнослужителя, он с жаром внушал народу, что резкие обвинения иранцев в адрес Баас как «нерелигиозной» партии беспочвенны. Мол, исламский и арабский национализм неразделимы, а любая попытка нарушить эту неразрывную связь обречена на провал. Кто как не арабы первыми подняли и гордо несли зеленое знамя ислама? И кто может воплотить бессмертные узы между исламским и арабским национализмом лучше, чем Саддам, прямой наследник пророка Мухаммеда? Эти риторические лозунги тиражировали все иракские газеты. В августе 1980 года Хусейн в сопровождении своих ближайших соратников совершил хадж в Мекку (4). На весь арабский мир транслировалась хроника, где облаченный в белое одеяние Саддам совершал священный ритуал.

Итак, Хусейн и мысли не допускал, чтобы «истинное исламское движение» могло быть враждебным арабскому национализму и ему самому. Иранская же революция, по мнению Саддама, не выдвинула ни одной стоящей исламской идеи, которая бы заинтересовала знатоков и толкователей Корана. Более того, тегеранские религиозные лидеры пытались исказить саму исламскую историю. Так, фальсифицировались итоги битвы при Кадисии (Qadisiya) (635 г. н. э.), когда значительно уступавшая в численности арабская армия поставила персидскую империю на колени. Чего не могут нынешние правители в Тегеране понять, рассуждал Хусейн, — так это то, что если столкновение неизбежно, то Ирак будет воевать всеми доступными методами.

Пророк не был единственной фигурой, которую Хусейн, объявивший себя его потомком, использовал, дабы возвеличить себя на поле иракского и арабского национализма. Он сравнивал себя с великим мусульманским полководцем Саадом Ибн-Аби-Ваккасом (Sa’ad Ibn-Abi-Waqqas), который преподал надменным персам исторический урок (5). Великие доисламские месопотамские правители — Хаммурапи, Саргон II и Навуходоносор II — были светскими людьми. У Хусейна Навуходоносор II, вавилонский правитель, который в 587 году до н. э. оккупировал Иерусалим, вызывал особое восхищение. Ибо, победив персов и иудеев, он достиг всего, чего жаждал и Саддам: победы, славы, господства на обширном пространстве от Персидского залива до Египта. Все это использовалось для создания идеологического сплава особого рода — иракского патриотизма и арабского национализма.

Хусейн неоднократно заявлял о своих претензиях на роль современного Навуходоносора II. Но вот как в реальности сделать страну великой? На фоне исторических проекций и параллелей сыграть на лозунге о великой миссии арабов по освобождению Палестины? Ведь и Навуходоносор II был предтечей великой арабской нации, к тому же выходцем из Ирака. Он достиг вершины триумфа, когда пригнал в страну колонну жалких еврейских рабов из Палестины. Историческая миссия Багдада — продолжение святого дела великого правителя древности (6)…

Но у Саддама-прагматика имелись сомнения в эффективности дальнейшего раздувания культа его личности. Сможет ли это побудить его соотечественников следовать за вождем в огонь и в воду? Когда начались вооруженные столкновения между Ираком и Ираном, осторожный Хусейн стремился как-то оградить иракцев от деструктивных последствий войны. Удивительно, но это факт! Иракские планы экономического развития страны были приоритетными по сравнению с военными целями. Так, расходы на развитие промышленности возросли с 21 млрд долларов в 1980 году до 25 млрд долларов в 1982-м. Импорт товаров широкого потребления в 1982 году увеличился на 13,9 млрд долларов по сравнению с 1980-м (7).