Владимир Губарев - А-бомба. От Сталина до Путина

«В связи с тем, что в строительном управлении № 585 имеет место расхлябанность дисциплины и сроки строительства КБ-11 и завода № 551 систематически срываются, обязать т. Завенягина строго наказать виновных в этом лиц, укрепить руководство строительством и навести в стройуправлении необходимый порядок.

О принятых мерах доложить Специальному комитету».

Через несколько дней К. И. Щелкин пишет Б. Л. Ванникову о том, что не следует строить 30-метровую башню на полигоне, так как в ней нет никакой необходимости. Можно взрывать новые бомбы на земле или сбросить с самолета – в любом случае ученые получат все необходимые данные. Свое предложение Щелкин согласовал и с Ю. Б. Харитоном, и с М. А. Садовским.

Ванников доводит мнение ученых до Берии, но тот непреклонен. «Оставить принятое решение в силе», – распоряжается он. Берия считает, что вторую бомбу нужно взрывать на башне, как и первую. Мол, только в этом случае можно сравнивать результаты…

В конце мая начались летные испытания новых изделий. Они шли непрерывно до середины июня.

16 июня Ванников, Завенягин, Павлов и Щелкин доложили о результатах:

«На протяжении всего периода летных испытаний специальное оборудование изделия (автоматика, система зажигания и датчики) работало безотказно. Баллистика изделия обеспечивала точное бомбометание по цели с высоты 10 000 метров в пределах до 400 м от центра цели».

26 июля Берия пишет докладную записку Сталину. В ней он обосновывает необходимость испытаний двух новых атомных бомб:

«Испытания намечено провести в следующем порядке:

1. Бомбу весом 3,1 тонны с новой конструкцией заряда из плутония испытать взрывом на башне на высоте 30 метров для получения сопоставимых данных с первой плутониевой бомбой, испытанной в 1949 году в таких же условиях.

2. Бомбу весом 3,1 тонны с составным зарядом из плутония и урана-235 испытать взрывом на высоте 300–500 метров от земли путем бомбометания с самолета „Ту-4“ с высоты 10 000 метров.

Первое испытание ( взрывом на башне) намечено произвести в начале сентября месяца, а второе (путем бомбометания) – через 20–30 дней после первого».

Эту записку Берия принес на очередную вечернюю встречу со Сталиным. Докладывал устно. Потом написал в верхнем поле первого листа: «Товарищ Сталин И. В. согласен. Подготовить проект решения. Л. Берия. 27.VII.51».

Через четыре дня вышло постановление Совета министров СССР о предстоящих испытаниях. В нем было подробно расписано участие в них не только каждой организации, но и всех исполнителей. Поименно, с персональной ответственностью за поручаемое дело. Так было принято в те годы.

20 августа 1951 года руководитель испытаний И. В. Курчатов и его заместитель по организационным вопросам Н. И. Павлов докладывают Берии, что «все секторы опытного поля полигона № 2, аппаратура, приборы и военная техника подготовлены для наземного испытания».

Впервые предстояло для измерений разных параметров взрыва использовать самолеты. «Ту-4» – основному носителю атомных бомб – в момент взрыва надлежало находиться на расстоянии 17 километров от башни. «Ту-2Е» и «Як-9В», на которых находилась измерительная аппаратура, – на расстоянии 28 и 30 километров. А. Н. Туполев утверждал, что прочность его машин вполне достаточна, мол, его самолеты способны выдержать и более сильные нагрузки. Однако измерения, проведенные в ЦАГИ, говорили об ином: сотрудники института доказывали, что самолет может и пострадать, если будет находиться столь близко от точки взрыва. Такая ситуация очень беспокоила Курчатова: носитель атомной бомбы должен уходить от эпицентра взрыва в полной безопасности. В докладной записке он просил Берию дать указание министру авиационной промышленности об ускорении работ: ему обязательно надо знать, как влияют кратковременные нагрузки ударной волны на прочность самолетов. Курчатов направил Я. Б. Зельдовича на помощь работникам ЦАГИ и конструкторам. Тот помогал с расчетами.

Курчатов и Павлов проинформировали Берию:

«20 августа основные заряды для двух изделий РДС-5 выгружены из вагона и помещены в подземные хранилища в пункте „С“. Основные заряды для двух изделий РДС-4 также выгружены из вагона, на автомашине ЗИС-110 перевезены в пункт „Н“ и помещены для хранения в отдельном здании, использовавшемся в 1949 году для хранения капсюлей-детонаторов».

«Н» – это площадка, которая примыкала к опытному полю. Здесь атомные бомбы готовились к подрыву.

Пункт «С» – площадка, которая находилась неподалеку от железнодорожной станции Семипалатинска.

На последней странице докладной записки значится:

«Написано в одном экземпляре И. Курчатовым.

Черновые записи и заметки уничтожены».

На следующий день Берия отдает распоряжении об ограничении телеграфной, телефонной связи и почтовой переписки с объектом № 905. Он получил информацию от спецслужб, что в Америке очень интересуются, когда именно в СССР пройдут очередные испытания атомного оружия. Но возможно и иное: Берия хотел, чтобы только он первым узнавал всю информацию о происходящем на ядерном полигоне. Он прекрасно помнил, что в августе 49-го кто-то помимо него информировал Сталина. На этот раз Берия решил подстраховаться. Он приказал пользоваться аппаратами ВЧ только нескольким людям, а все остальные аппараты специальной связи должны быть отключены. Теперь он будет точно знать (если это, конечно, случится), кто именно, минуя его, информирует Сталина.

28 августа Курчатов и Павлов сообщают Берии о том, что «генеральная репетиция прошла удовлетворительно, в соответствии с утвержденным планом и инструкциями». Они предлагали провести испытания 1 сентября. Однако потребовалось еще три недели, чтобы полностью подготовить всю технику и опытное поле к эксперименту…

Яков Борисович никогда не рассказывал о ядерных взрывах даже в кругу близких ему людей. Создавалось впечатление, будто он вычеркнул эти дни и годы из своей жизни. Все, кто с ним встречался после возвращения его из КБ-11 в Москву, замечали, что он охотно размышлял о Вселенной, о космологии, о своих интересах в ряде областей теоретической физики. Но стоило упомянуть о ядерном оружии, и выдающийся физик сразу же замыкался, становился недоступным, непроницаемым.

В свое время он дал слово, что никогда не будет говорить о своей работе над А-бомбой. И слово свое держал твердо, хотя и изменились времена.