Михаил Алексеев - «Верный Вам Рамзай». Книга 1. Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии 1933-1938 годы

Прошу Вас обдумать это настоящее мое письмо, ознакомить с ним или, смотря по обстановке, изложить его содержание связанным с Вами людям, сообщив мне, кого именно и в какой форме Вы с этим письмом ознакомили.

После использования, это письмо подлежит немедленному уничтожению.

Крепко жму руку. С корпорантским приветом.

ДИРЕКТОР

“ ” февраля 1937 г.».

11 января того же года, по предложению Ворошилова, Политбюро приняло решение об освобождении Артузова и Штейнбрюка от работы в Разведупре и их направлении в распоряжение НКВД. Артузов был назначен на рядовую должность — сотрудником 8-го (учетно-регистрационного) отдела ГУГБ.

17 января 1937 года Артузов отправил письмо Сталину (около двадцати страниц) — своего рода отчет о деятельности в контрразведывательных и разведывательных органах. Вот несколько выдержек из этого:

«11.1.1937 Урицкий сказал, что Ворошилов предложил заменить меня более молодым и выносливым работником…

Это был четвертый удар, нанесенный мне жизнью.

Первый удар был во время Гражданской войны. Я был против назначения царских генералов на руководящую работу в Красной Армии. Троцкий ругал меня за это.

Второй удар последовал от [него] же за то, что я высказался против крайне жестоких методов расправы с отдельными работниками Красной Армии.

Третий удар был нанесен мне после томительного периода политической борьбы в коллегии ОГПУ за руководство, борьбы, полной недостойных приемов, выдвижения и задвижения людей, захвата важных (ведущих) отделов.

Я приветствовал назначение и направление ЦК на работу в ОГПУ Акулова. А Слуцкий (секретарь парткома) изобразил это перед Ягодой как подхалимство перед “чужим” зампредом.

В результате меня не стали замечать, не вызывать на совещания, третировали. В.Р. Менжинский меня не поддержал.

После этого я ушел целиком в дела Иностранного отдела.

Я выловил из Польши провокатора Штурбетеля, который выдал ряд провокаторов, но почему-то его слишком рано (быстро) расстреляли.

Урицкий верил и считался со мной и моими соображениями по агентурной работе. Но, однако, неправильно и придирчиво относился к разведчикам-чекистам, пришедшим из ИНО ОГПУ. Мое стремление обеспечить Урицкому успех в его работе не встретило с его стороны сочувствия. Я действительно уезжал в 3 часа ночи с работы, а Урицкий еще оставался на работе.

У меня с Урицким не было разногласий, но он крайне ревниво относился к моим встречам с Ежовым.

Меня поразило, что я был снят с работы по состоянию здоровья. А Штейнбрюк уволен как иностранец…».

Далее следует длинный список операций и мероприятий, проведенных в Разведупре за два с половиной года под непосредственным руководством Артузова. В этом перечне под пунктом 9 значилось: «… 9. Наш нелегальный резидент в Японии установил дружеские отношения с германским военным атташе в Токио»» [565].

Весьма сомнительная заслуга Артузова, следует заметить. Возможно, поэтому ответа на свое обращение Артузов не получил.

Как следует из Справки Комиссии Президиума ЦК КПСС «О проверке обвинений, предъявленных в 1937 году судебными и партийными органами тт. Тухачевскому, Якиру, Уборевичу и другим военным деятелям, в измене Родине, терроре и военном заговоре» (подготовлена не позднее 26 июля 1964 г.):

«В начале января 1937 года за ряд провалов по работе Артузов был снят с поста заместителя начальника Разведупра РККА. Некоторое время он был без работы, а затем возвращен в НКВД СССР на рядовую работу — сотрудником 8-го отдела ГУГБ.

Вокруг Артузова создавалась обстановка недоверия, некоторые из его близких товарищей и родственников были арестованы. Пытаясь, видимо, чем-либо проявить себя, а также в связи с начавшимися арестами бывших троцкистов и военнослужащих, Артузов направил Ежову 25 января 1937 года записку, в которой доложил ему об имевшихся ранее в ОГПУ агентурных донесениях <���…> о “военной партии”. К своей записке Артузов приложил “Список бывших сотрудников Разведупра, принимавших активное участие в троцкизме” (в списке 34 человека).

На записке Артузова Ежов 26 января 1937 года написал:

“тт. Курскому и Леплевскому. Надо учесть этот материал. Несомненно, в армии существует] троцкистск[ая] организация. Это показывает, в частности, и недоследованное дело “Клубок”. Может, и здесь найдется зацепка”» [566].

К 1937 году из архивов НКВД СССР был поднят агентурный и следственный материал в отношении руководителей армии, прежде всего Тухачевского, Якира, Уборевича и других. Органы НКВД активно приступили к фабрикации компрометирующих материалов.

«Реализуя установки Сталина и Молотова о разоблачении врагов в армейской среде, Ежов возлагал большие надежды на получение показаний о преступной деятельности Тухачевского, Якира и других от примыкавших в прошлом к троцкистам и арестованных еще в августе 1936 года комкоров Примакова и Путны, а также от исключенного в 1934 году из партии за разбазаривание государственных средств бывшего начальника Управления ПВО РККА комкора Медведева…

Арестованный 14 августа 1936 г. комкор Примаков содержался в Лефортовской тюрьме в Москве и на протяжении 9 месяцев ни в чем не признавал себя виновным. В архиве Сталина сохранилось несколько заявлений Примакова, в которых он протестовал против его незаконного ареста. Однако, не выдержав тяжелых испытаний, Примаков 8 мая 1937 г. написал в Лефортовской тюрьме следующее заявление на имя Ежова:

“В течение девяти месяцев я запирался перед следствием по делу о троцкистской контрреволюционной организации и в этом запирательстве дошел до такой наглости, что даже на Политбюро перед т. Сталиным продолжал запираться и всячески уменьшать свою вину. Тов. Сталин правильно сказал, что „Примаков — трус, запираться в таком деле — это трусость”. Действительно, с моей стороны это была трусость и ложный стыд за обман. Настоящим заявляю, что, вернувшись из Японии в 1930 г., я связался с Дрейцером и Шмидтом, а через Дрейцера и Путну с Мрачковским и начал троцкистскую работу, о которой дам следствию полное показание”».

Уступив следствию, Примаков встал на путь самооговора и не только. На допросе 14 мая в числе своих «соучастников» он назвал Якира. В «собственноручных показаниях» Примакова сообщалось, что во главе заговора стоял Тухачевский, связанный с Троцким. Примаков назвал участниками заговора 40 видных военных.

В тот же день в течение всей ночи допрашивали переведенного из тюремной больницы Бутырской тюрьмы в Лефортовскую тюрьму комкора Путну. В результате тот дал показания на Тухачевского и 9 других видных военных как на участников антисоветской троцкистской организации.

Бывший замминистра госбезопасности СССР Селивановский в декабре 1962 года сообщал в ЦК КПСС: «В апреле 1937 года дела Путны и Примакова были переданы Авсеевичу (начальник Особого отдела НКВД СССР. — М.А .). Зверскими, жестокими методами допроса Авсеевич принудил Примакова и Путну дать показания на Тухачевского, Якира и Фельдмана. Эти показания Путны и Примакова послужили основанием для ареста в мае 1937 г. Тухачевского, Якира, Фельдмана и др. крупных военных работников. Работа Авсеевича руководством Особого отдела ставилась в пример другим следователям. Авсеевич после этого стал эталоном в работе с арестованными. Так появился заговор в Советской Армии. После этого по указанию Сталина и Ежова начались массовые аресты крупных военных работников, членов ЦК КПСС, видных партийных и государственных деятелей…