Мэри Габриэль - Женщины Девятой улицы. Том 1 [Ли Краснер, Элен де Кунинг, Грейс Хартиган, Джоан Митчелл и Хелен Франкенталер: пять художниц и движение, изменившее современное искусство]

В отличие от беспечного и безрассудного Леже, Мондриан был точно таким, как его искусство: строгим и жестким. Критик Клемент Гринберг описывал работы Мондриана как «страсть, укрощенную и остуженную» [372] John O’Brian, ed., Clement Greenberg: The Collected Essays and Criticism , vol. 1, Perceptions and Judgments, 1939–1944, 188. . Эта характеристика отлично подошла бы и к самому художнику. Он снял мастерскую в доме в викторианском стиле с полукруглыми арками. Но, желая жить среди прямоугольников, Мондриан «выпрямил» дверные проемы с помощью кусков картона [373] Mercedes Matter , interview by Sigmund Koch, Tape 4A, Aesthetics Research Archive; oral history interview with history interview with Nell Blaine, AAA-SI. . Невысокий, худой и сдержанный холостяк в очках в проволочной оправе, он туго затягивал галстук, а его пиджак всегда был застегнут на все пуговицы. Его вымученная улыбка казалась скорее знаком вежливости, нежели выражением радости. Мондриан воплощал в себе сдержанность — и физическую, и духовную. Тем не менее у него были две тайные страсти: кофе (чтобы эта его слабость не обнаружилась, он вечно прятал кофейник) и, как ни трудно в это поверить, танцы. У художника были патефон и кипа пластинок джазового лейбла Blue Note Records, под которые он любил танцевать босиком в своей мастерской [374] Rembert, «Mondrian», 78; Gill, Art Lover, 282; O’Brian, Clement Greenberg: The Collected Essays and Criticism , 1:189. . Хотя в Париже Пит брал уроки и научился танцевать фокстрот и танго, он предпочитал импровизацию. Одна из партнерш назвала его стиль ужасающим [375] Hall and Wykes, Anecdotes of Modern Art , 72; Rembert, «Mondrian», 78n75–76. .

Леже и Мондриан приняли приглашение «Американских художников-абстракционистов» присоединиться к ним. (Кстати, впоследствии Мондриан, бывший, как правило, совсем без денег, обычно делал членские взносы в срок; Леже, у которого деньжата водились, никогда ничего не платил.) Художники Джордж Л. К. Моррис и Сьюзи Фрелингхойзен устроили в их честь раннюю вечеринку. Леже явился в сопровождении толпы женщин, поздоровался со всеми на французском языке и довольно быстро удалился. Мондриан прибыл один и оставался до 10 вечера. Он «был душой компании», по словам Морриса [376] Ilya Bolotowsky and Henry Geldzahler, «Adventures with Bolotowsky», 25; Rembert, «Mondrian», 45–46; Levin, Lee Krasner , 151; oral history interview with history interview with George L. K. Morris, AAA-SI. . Общаясь тогда с Мондрианом, Ли обнаружила, что им обоим нравится джаз. Они договорились о встрече в Café Society Downtown Барни Джозефсона [377] Lee Krasner, interview by Barbaralee Diamonstein, provided by Dr Barbaralee Diamonstein-Spielvogel, interviewer and author, from Inside New York’s Art World , 199–200. .

Café Society Downtown было гринвич-виллиджской версией гарлемского джаз-клуба. Заведение славилось политикой расовой интеграции во времена сегрегации и левой ориентацией, несмотря на то что американские власти рьяно охотились за «красными». В фойе с потолка наряду со сделанными из папье-маше сатирическими изображениями манхэттенских знаменитостей свисало чучело Гитлера. Это был клуб анархо-социалистов [378] David W. Stowe, «The Politics of Cafe Society», 1384, 1387. . Художники захаживали в кафе потанцевать. Именно с этой целью сюда пришли и Ли с Мондрианом. «Я довольно хорошо танцую, — рассказывала Ли, — то есть меня довольно легко вести в танце, но ритм Мондриана ни в коем случае нельзя было назвать простым». Мондриан независимо от музыки танцевал, будто она звучала стаккато {14} 14 Стаккато (итал. staccato , от staccare — «отрывать», «отделять») (музыкальное) — короткое, отрывистое исполнение звуков, четко отделяющее их друг от друга. , откинув голову назад [379] Lee Krasner, interview by Barbaralee Diamonstein, provided by Dr. Barbaralee Diamonstein-Spielvogel, interviewer and author, from Inside New York’s Art World , 200; Rose, Lee Krasner , 40; Rembert, «Mondrian», 78n75–76. . «Мне показалось, что все его движения были исключительно вертикальными, вверх-вниз, вверх-вниз», — вспоминала Ли. Но она признавала: возможно, на нее «просто слишком сильно повлияла его живопись, еще до встречи с ним» [380] Lee Krasner , interview by Barbara Novak, videotape courtesy of courtesy PKHSC. .

Впрочем, они были весьма примечательной парой и без специфического танцевального стиля Мондриана. Ли была на тридцать с лишним лет моложе своего партнера и — на каблуках — сантиметров на десять выше. А еще она была соблазнительной, дерзкой и очень стильной в чулках в сеточку и узкой юбке. Мондриан, странно двигавшийся под музыку, звучавшую в его голове, выглядел совсем неподходящим партнером для нее. Но Ли этот странный опыт показался чрезвычайно волнующим. «Я любила джаз, и он любил джаз, поэтому мы несколько раз встретились и каждый раз танцевали как сумасшедшие» [381] Hobbs, Lee Krasner (1999), 29. .

Вскоре после первого свидания Ли с Мондрианом «Американские художники-абстракционисты» провели пятую ежегодную выставку. Леже и Мондриан были среди 33 художников, представивших на ней свои картины и скульптуры [382] Rembert, «Mondrian», 46. . На открытии Мондриан сопровождал Ли; они вместе внимательно рассматривали каждую работу. Голландец был немногословен, но постарался хоть чуть-чуть сказать о каждом полотне. «Он спрашивал: „Это кто?“, а затем давал короткий комментарий. И вот мы подошли к полотну Ли Краснер. Мондриан задал вопрос: „Это кто?“ И я ответила: „Это я“. И почувствовала, как к горлу подступает тошнота, — вспоминала Ли тот момент. — А он сказал: „Очень сильный внутренний ритм. Сохрани его“» [383] Oral history interview with history interview with Lee Krasner, November 2, 1964–April 11, 1968, AAA-SI. . Несколько слов, произнесенных тогда Мондрианом, имели для Ли огромное значение. И не только из-за огромного веса в мире искусства человека, который их произнес. Для художника в те дни иметь «ритм» означало, что у его живописи есть единство и «дух» и она не является простой серией случайных мазков на холсте. Ганс Гофман тоже говорил, что «высшее качество живописи — это всегда ритм» [384] Dewey, Art as Experience , 56–57; Martica Sawin, Nell Blaine , 20. . Признание Мондрианом этого свойства у творчества Ли осталось с ней до конца жизни. Как она говорила, эта оценка навсегда сохранилась «в каком-то уголке души. Я стараюсь ей соответствовать, чего бы это от меня ни потребовало» [385] Oral history interview with history interview with Lee Krasner, November 2, 1964–April 11, 1968, AAA-SI. .

Ли перестала писать полотна в мондриановском стиле примерно в то же время, когда познакомилась с этим художником. Тем не менее эти упражнения существенно улучшили и укрепили ее живопись. Это стало совершенно очевидным в последующей серии ее картин, где соединялось влияние Мондриана, Пикассо, Матисса, Миро и Горки. Эти работы притягивали внимание изобилием концепций, которые пропустила через себя художница, и освоенных ею методик. Все это позволило Краснер сделать в высшей степени индивидуальное творческое заявление. Наконец-то сама Ли со всей ее буйной силой раскрывалась на холсте в насыщенной палитре красок, нанесенных густыми, смелыми мазками, и в свободном использовании черного контура. С его помощью она могла разрезать плоскость пополам резко, по прямой. Или совершить пируэт, получив причудливую кривую, словно устремившуюся в бесконечность. Ли летала. Это было потрясающе, и не в последнюю очередь потому, что ей потребовались недюжинные усилия, чтобы достичь точки, в которой она наконец смогла громко заявить о себе как художник: «Вот она я, я существую!»