Мэри Габриэль - Женщины Девятой улицы. Том 1 [Ли Краснер, Элен де Кунинг, Грейс Хартиган, Джоан Митчелл и Хелен Франкенталер: пять художниц и движение, изменившее современное искусство]

Великолепная картина Горки на выставке в Музее американского искусства Уитни могла стать для него истинным триумфом, но вместо этого ознаменовала начало года личных и творческих травм. Cемья Аршила переехала на арендованную ферму в Коннектикуте. Но в январе 1946 г. загорелся сарай, в котором Горки работал. Когда прибыли пожарные машины, художник рыдал, глядя, как в огне безвозвратно гибнут плоды его труда. Он потерял тогда 20 картин — три года работы пошли прахом. Вскоре после пожара у Горки диагностировали рак кишечника. В марте его прооперировали, а потом выдали калоприемник и сообщили, что, вероятно, он станет импотентом [1074] Matossian, Black Angel , 402–403, 407–409, 425, 429. . К зиме 1947 г. Горки жил в Коннектикуте в полном одиночестве. Он был настолько разбит, что жена и дети своим присутствием только раздражали его. Не улучшало ситуацию и то, что художник был патологически ревнив. «Горки был категорически не согласен жить, как, например, Элен и Билл де Кунинг», — сказала его жена Мугуч. Его проблемы росли как снежный ком, и вдобавок Горки утратил способность смешить жену. В конце концов молодая и свободолюбивая Мугуч решила найти того, кто на это был способен [1075] Matossian, Black Angel , 429, 451–452. .

В декабре 1947 г. на очередной ежегодной выставке в Музее американского искусства Уитни Горки наконец добился единодушной похвалы критиков, к которой присоединился даже Клем. Художник явился на открытие прекрасно одетым; казалось, он заполучил все, о чем только можно мечтать [1076] Matossian, Black Angel , 439. . По крайней мере, именно такое впечатление сложилось о нем у Элен, которая, возможно, просто не знала тогда о трагедиях в жизни Аршила. А еще ее чрезвычайно выводило из себя то, что на выставке был представлен Горки, а не Билл, и что именно его, а не ее мужа наперебой хвалили критики. Молодая женщина знала: проблема была не в картинах Билла, а в нем самом. Ведь он, по словам Элен, родился с «божественной неудовлетворенностью». «Однажды Билл написал истинный шедевр… картина была просто фантастической. Красная краска, будто бы разлитая по поверхности холста, — вспоминала Элен. — И на ней четко очерчен круг, словно стискивающий то, что внутри него. Но, когда я вернулась домой вечером того дня, полотна не было. Я спросила Билла: „Где картина?“ Он ответил: „Она была слишком похожа на Миро“. Да ничего подобного! Но ему пришло это в голову, и он принялся писать поверх той работы. Услышав это, я расплакалась. Мое сердце было разбито» [1077] Elaine de Kooning, interview by Arthur Tobier, 23–24. .

Элен всерьез опасалась, как бы маниакальное стремление Билла к совершенству не привело к тому, что никто и никогда не увидит за пределами его мастерской ни одной его картины. И она начала за несколько месяцев до выставки продумывать план, чтобы заставить мужа доводить работы до завершения и показывать их другим людям. «Мы с другом, арт-дилером Чарльзом Иганом, решили: единственный способ добиться этого заключался в том, чтобы назначить ему довольно отдаленную дату выставки, — сказала Элен. — И мы наметили ее аж на апрель 1948 года… Эта дата каким-то образом все-таки отложилась в памяти Билла, а, [как] говорил Сэмюэл Джонсон, „ничто так не помогает сосредоточиться, как близость виселицы“» [1078] Elaine de Kooning, interview by Antonina Zara, 9; De Kooning at the Whitney , videotape courtesy LTV, Inc. Глава 16. «Про́клятые художники» .

Любопытно, что Элен не предпринимала ни малейшей попытки представить в галерее Игана собственные полотна. К тому времени, как она устроила выставку Билла, у нее скопилось множество работ. Художница без труда могла бы организовать свою выставку, и, без сомнения, Чарли с радостью оказал бы ей эту услугу. Однако Элен страдала той же болезнью, за которую ругала Билла: она вечно была недовольна своими картинами. У нее никогда не получалось достичь желаемого эффекта. Впрочем, вскоре эта ситуация изменилась. Уже в следующие три года Элен и другие художники из первого поколения абстрактных экспрессионистов нашли свой стиль и в результате положили начало новому движению в изобразительном искусстве.

В сущности, никто не предполагал, что это станет движением. Это было одной из «романтических революций». Они случались и в прошлом после других периодов великих потрясений и затрагивали не только живопись, но и все виды искусства [1080] Perl, New Art City, 159; Seitz, Abstract Expressionist Painting in America , 109; Arnold Hauser, The Social History of Art , vol. 3, Rococo, Classicism and Romanticism , 156–166. Хаузер описывает период романтизма времен Французской революции как «истинное начало современного искусства». Работа художника стала актом самовыражения, а не создания того, что может понравиться обществу. Причем в этом акте творец исходил из своего переживания истории здесь-и-сейчас. О представителях романтизма Хаузер говорил, что, по их убеждению, «чем сильнее и страшнее хаос, тем ярче воссияет звезда, которая, как все надеются, из него возникнет». . Танцоры, композиторы, поэты, романисты, драматурги, художники и скульпторы в США и за границей получили в свое распоряжение разбитый мир и задание возродить его дух. Безусловно, кто-то непременно должен был написать вдохновляющие симфонии и гимны. Но другим нужно было также найти способ выразить отдающуюся эхом память о выстрелах и криках. В прошлые годы деятельность хореографов ограничивали война и оккупация. А теперь им предстояло отыскать новые движения, не стреноженные традициями и не ограничиваемые правилами. Писатели? Без нужных слов невозможно было постичь смысл того, что случилось с человечеством в недавнем прошлом и происходило до сих пор. Конечно, в газетах ежедневно публиковались репортажи, но их авторы просто излагали события. А кому-то нужно было наполнить эти факты смыслом. Для этого требовались поэты, способные затронуть струны человеческой души. И драматурги, чьи произведения пробуждали бы ум и радовали глаз. А романисты придумали бы новые миры, помогающие читателям лучше понять себя и ту реальность, которую они унаследовали после страшной войны.

Впрочем, самая трудная задача стояла, пожалуй, перед теми, кто занимался изобразительным искусством. Скульпторам и художникам нужно было привлечь взгляды, притупленные почти до слепоты десятилетием разрушительных образов и последовавшей мощной рекламной кампанией. Последняя задействовала яркие, жизнерадостные образы для того, чтобы люди забыли недавно пережитое страшное прошлое. Их призывали «не унывать» и «взбодриться» [1081] Beauvoir, America Day by Day , 36. . «Это был вопрос поиска собственной реальности, своих ответов, своего опыта, — сказал художник Джон Феррен. — Мы пытались начать с чистого листа, писать так, будто раньше этого не делали» [1082] John Ferren, «Epitaph for an Avant-Garde», 25. .