Александр Бенкендорф - Воспоминания: 1826-1837

Еще большие опасения должны были появиться относительно направления умов в тех землях, которые в результате двух последних разделов Польши были присоединены к Пруссии. Первые поступившие туда известия о бунте в Варшаве потрясли и ошеломили даже самых радикальных патриотов. Первым побуждением шляхты этих провинций было опротестовать свою преданность и верность прусскому трону. Эти протесты один за другим достигали Петербурга, но их было недостаточно для того, чтобы предоставить правительству, принять те меры предосторожности, которые оно сочтет нужным.

Активные действия начались в Витебской и Могилевской губерниях, был издан указ, распространивший на этих территориях действие законов и предписаний, принятых в остальной России. Такие действия были предприняты для того, чтобы продемонстрировать полякам, что эти завоеванные в прошлом земли неразрывно связаны с Россией и их присоединение к Польше невозможно, иначе как через уничтожение могущества России.

Наконец, 24 декабря наша армия пересекла границу и вступила на территорию восставшего королевства. С тем, чтобы как можно скорее окончить военные действия, замысел императора состоял в непосредственном наступлении на Варшаву. Поляки предвидели подобное намерение и расположили свою армию на дорогах от Бреста и от Белостока, откуда они могли защищать подходы к столице. Один корпус занял позицию в окрестностях Милосны и Калу шина перед Брестом, другой — в Пултуске и Рожанах с авангардом в Остроленке, в непосредственной близости от Белостока.

30 и 31 числа маршал Дибич перешел по льду Буг у Венгрова с 1 корпусом, состоявшим из Литовцев и отряда великого князя Константина, который от него был передан под командованием главнокомандующего. Гренадерский корпус под командованием князя Шаховского двигался по правому берегу Буга. При первом появлении наших войск жители городов и деревень, также как и их господа, оставшиеся в своих поместьях, встречали их без малейших признаков враждебности, но как посланцев их законного государя.

5 и 6 февраля наши авангарды встретили неприятеля в окрестностях Калушина. Стычка не была долгой, так как поляки начали в полном порядке отступление на всех направлениях, не желая разворачивать свои силы. Они стремились только к соединению своих двух больших отрядов и к защите столицы.

7 числа генералы Пален и Розен находились уже в 8 милях от головного укрепления предместья Праги. Укрепившись там, ожидали армию восставших, насчитывавшую более 60 тыс. человек и 80 орудий. Началось сражение. Граф Пален был вынужден отступить перед первым натиском численно превосходившего неприятеля, затем он объединил остатки своих войск и вскоре под барабанный бой начал наступление, тесня перед собой поляков, он остановился ввиду Праги на заранее подготовленной позиции с тем, чтобы принять оборонительное сражение. Жители Варшавы могли видеть с высоты своих домов массы наших войск, они также видели первые очертания наших победных огней и наказаний, ожидавших их бунт. Не имевший должности, но сильно веривший в армию, душа всего этого движения генерал Хлопицкий и диктатор князь Радзивилл были только сторонними свидетелями. Изучив позицию поляков, маршал Дибич приостановил на несколько дней военные операции с тем, чтобы дать время корпусу князя Шаховского прибыть на свои позиции.

13 числа наша армия двинулась на неприятеля, и началось ожесточенное сражение, в ходе которого обе стороны выказали равную храбрость. Несколько польских пехотных полков заняли лес впереди и почти посередине их позиций. Три раза этот лес занимался нашей пехотой и столько же раз неприятель вновь отбивал его. Наступление и оборона, от которых зависели судьбы этого дня, неоднократно усиливались, благодаря вступлению в бой свежих войск, и стоили обеим армия по нескольку тысяч человек. Наконец, лес остался в нашем распоряжении. Тотчас начальник генерального штаба армии граф Толь обошел этот лес с дивизией кирасир и улан и с 30 пушками конной артиллерии. Он неожиданно атаковал и опрокинул польскую кавалерию, которая направлялась с тем, чтобы отбить это наступление. В то же время на наш правый фланг прибыл корпус князя Шаховского. Опрокинув находившийся целый день перед ним отряд, он принял участие в сражении. Все наши линии двинулись вперед, предводительствуемые лично маршалом, и вскоре на всех пунктах поляки были опрокинуты и в беспорядке бросились отступать под защиту пушек Праги, освобождая одноименные предместья, которые наша пехота заняла со всех сторон. Один из наших кирасирских полков [14] Помета Николая I: «Корпус принца Альберта Прусского, Малороссийский». , благодаря храбрости своего молодого полковника Мейендорфа, добрался до головного укрепления.

Смятение в рядах неприятеля возросло, а в Варшаву стал проникать ужас. Понтонный мост на Висле был полон убегавших людей, вход в головное укрепление был разрушен. Поражение было полным, взбунтовавшаяся столица готовилась подчиниться законам победителя, составляла делегацию, чтобы вручить ключи от города и вымолить пощады. Еще одно усилие — и укрепления Праги, которые более не имели для защиты ничего, кроме беспорядка и ужаса, были бы взяты, Варшава оказалась бы в наших руках, а революция бы окончилась.

Но в этот решительный момент военная удача маршала Дибича отвернулась от него. Он колебался сформировать атакующие колонны, затем он остановил наступательный порыв и выпустил из рук победу. Отступив таким образом, он обесценил самопожертвованность военной операции и потерял свою славу. Он породил войну там, где было бы достаточно одной простой экспедиции, как удара молнии могущественного государя России против слабых бунтовщиков маленького польского королевства. Эта ошибка, еще более серьезная в тех обстоятельствах, более политических, чем военных, могла бы быть исправлена, если бы Висла не представляла собой препятствия. Лед еще не был достаточно прочным для переправы целой армии. Потерянного дня или даже нескольких часов могло быть достаточно для того, чтобы восстановить оборону головного укрепления Праги, несколько упорядочить отступившие войска и вернуть варшавским руководителям надежду, как минимум на капитуляцию. Европа и Россия считали, что Дибич двигается к уверенной победе, даже поляки сражались скорее для поддержания воинской чести, чем из расчета на успех. Все разумные люди в Варшаве осуждали ложный и преступный порыв, вложивший в их руки оружие.

На следующий день Дибич понял сделанную им огромную ошибку. В течение еще нескольких дней он надеялся, что поляки, вразумленные итогами сражения, опрокинувшего их единственную армию, попросят у него пощады. Эту надежду поддерживало в нем и то обстоятельство, что из Варшавы были присланы парламентеры. Он потерял еще больше времени. Вражеские главари воспользовались этим для того, чтобы укрепить надежду и сопротивление, наконец, Дибич уже не мог более сомневаться в том, что он потерял плоды своей победы. Европа и Россия были этому очень удивлены.