Бенджамин Мозер - Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века

В ЭТОМ РОМАНЕ МНОГО КОМИЧНЫХ ЭПИЗОДОВ, В ОСОБЕННОСТИ ТЕХ, В КОТОРЫХ ОПИСАНЫ СНОВИДЕНИЯ.

В эссе о хэппенингах Зонтаг цитирует Лотреамона, сказавшего, что красота является «результатом случайной встречи швейной машинки и зонта на операционном столе» [507]. Вот такая красота и комедия присутствует в снах Ипполита.

Точно так же как и в других произведениях Зонтаг, в «Благодетеле» часто встречаются короткие шутки, афоризмы и так называемые «пасхалки», а точнее, отсылки к другим литературным произведениям. В качестве ироничного примера можно привести сказочный абсурд (Левантийский работорговец) – отсылка к роману «Кандид». В «Благодетеле», как и полагается в философском романе, есть сюжет с «ищущим» героем. Хотя в конце Ипполит заявляет, что «исцелился от снов и изгнал их», его путь, в отличие от пути Кандид, идет в никуда. Этот путь просто заканчивается, истощается [508]. Каким бы ни был сюжет романа, Зонтаг неоднократно говорила, что он не является историей. Все совсем не так, как нам может показаться. Ипполит может быть просто сумасшедшим. Зонтаг твердо решила создать настолько ненадежного рассказчика, что его поведение выходит за все рамки, и в повествовании нет ничего, за что можно было бы зацепиться и что является тем, чему можно поверить.

Альбер Камю (творчеству которого Зонтаг вскоре после этих событий посвятит эссе) написал книгу, которая в некотором смысле перекликается с романом «Благодетель». Повесть «Незнакомец», герой которой Мерсо в некотором смысле напоминает Ипполита. Мерсо не в состоянии плакать на похоронах матери. Он совершенно равнодушен к девушке, которая его любит, и без колебаний убивает человека. Точно так же как и «Благодетель», повесть Камю можно назвать чем-то вроде басни или легенды, однако при этом повествование настолько «вписано» в мир нашей реальности, включая политическую, что отсутствие эмоциональной составляющей у героев является прекрасной иллюстрацией антигуманной системы, которую критикует автор. Ипполит, как и Мерсо, социопат. В «Благодетеле» мир сна представляет собой единственную реальность, поэтому мы не соотносим действие с какой-либо реальной ситуацией. Зонтаг удалось искусно изменить привычный порядок, при котором дневные события во время бодрствования считаются более важными, чем то, что мы видим во сне. В романе «реальный» мир практически не играет никакой роли. Якорь реальности отсутствует, и читатель зачастую получает удовольствие от прочитанных «сказок». Но, в отличие от повести Камю, мы не можем принимать участия в действии романа. Как писал Конрад: «Мы живем точно так же, как спим, – в одиночестве».

Фрейдистские предпосылки превращения сна в реальность совершенно очевидны. Фрейд поместил сон в центр своего миропонимания, именно он утверждал, что сон – это реальность, а также предложил ключи для его расшифровки. В романе «Благодетель» Зонтаг пытается понять, до какой степени можно выступать «против интерпретации». Если фрейдистское объяснение может привести к преувеличениям, которые легко высмеять, то идеи Зигмунда по поводу ума и тела, языка и объекта, сна и реальности являются настолько железобетонно справедливыми, что от них никак не отмахнешься. В тексте книги «Ум моралиста» есть несколько теоретических обоснований того, что написано в «Благодетеле». «Фрейдистский интерпретатор склонен смотреть на сюжет с подозрением», – писала Зонтаг. И: «Фантазия стала психологически реальной и, следовательно, обоснованным предметом аналитического анализа, как и любое реальное событие». Она писала о «схожести видящего сны с художником, о чем пишет Фрейд в книге «Интерпретация сновидений», в которой сон сравнивается с ремеслом поэта». Она отмечала, что «искусство, по Фрейду, становится общественным сном» [509].

Тем не менее в этом романе Зонтаг выступает еще бо́льшим критиком Фрейда, чем в «Уме моралиста». В начале книги Ипполит классифицирует сны: «У меня был религиозный сон», – заявляет он или: «У меня был сексуальный сон» [510]. Он хочет все интерпретировать, чтобы понять их скрытое значение, и это стремление может свести его с ума. «Я не хочу отрицать совершенно очевидное эротическое смысла снов, – пишет он, выказывая уважительное отношение к Фрейду, – все это абстрактные стремления к объединению и проникновению» [511]. При этом он понимает, что эти тенденции – тоска смертная, но читатель-то воспринимает их совсем по-другому. Ипполит участвует в съемках фильма, из чего делает много любопытных наблюдений о природе фотографии. Потом терпение Ипполита заканчивается, и он «наезжает» на режиссера.

«Не оправдывай его, – уговаривал я Ларсена. – Уважай его выбор и не старайся превратить зло в добро. Не надо ничего интерпретировать. В современном художественном мире нет ничего более утомительного, чем стремление оправдаться и сделать так, чтобы одно значило совершенно другое!» [512]

В КОНЦЕ КНИГИ И ПУТИ ГЕРОЕВ ИППОЛИТУ И ФРАУ АНДЕРС УДАЕТСЯ ИЗМЕНИТЬ СВОЙ МЕНТАЛЬНЫЙ НАСТРОЙ.

«Я научилась любить себя, Ипполит, – говорит она ему. – Я люблю свою мучнистую, мягкую морщинистую кожу, мои обвисшие груди, мои варикозные ноги и запах из-под мышек» [513]. Ипполит же расстался со своими снами и концентрируется только на физическом аспекте, ухаживая за умирающими бедняками. «Пациенты этой больницы, будучи несчастными и бедными, получают удовольствие от того, что больны» [514], – заявляет он. Он заботится об их разлагающихся телах и тоже получает от этого удовольствие.

Вот такой счастливый конец у этого романа: сны и мечты героя исчезли и он может безраздельно вернуться к бородавкам реального мира.

Отказ от реального мира придает роману «Благодетель» некоторый зловещий оттенок. И это несмотря на то, что его действие происходит главным образом во сне человека, здравость рассудка которого находится под большим вопросом. Эта книга – свидетельство вечной борьбы Зонтаг с неспособностью реально воспринимать людей. В романе этому вопросу придан абстрактный и интеллектуальный характер (Сьюзен всегда говорила абстрактно и излишне интеллектуально о том, что ее волновало больше всего). В жизни Зонтаг начала подмечать за собой некоторые черты, о которых упоминала в своих дневниках.

«Альфред [Честер] считает меня удивительно бестактной. Но я совсем не веду себя зло по отношению к другим и не хочу делать людям больно. Мне кажется, что вообще крайне сложно быть недобрым – или ранить людей. (Х) считает, что я бесчувственная дура. Об этом говорили Харриет, Джуди, и вот сейчас Альфред. Ирэн так не говорит, потому что не знает, как я глупа, она считает, что я знаю, что делаю, но при этом я жестокая» [515].

Бестактность Зонтаг включает в себя поведение, которое большинство людей сочли бы неуместным. «Она делала то, что хотела и когда хотела, – говорил ее друг Дон Левин. – Многие из нас два раза подумали бы перед тем, как делать то, что делала она. Хорошо ли, например, спать с мужем лучшей подруги? [случай с Якобом Таубесом]. Но для нее все это не представлялось проблематичным. Это вообще не вызывало вопросов» [516].