Ольга Хорошилова - Мода и гении. Костюмные биографии Леонардо да Винчи, Екатерины II, Петра Чайковского, Оскара Уайльда, Юрия Анненкова и Майи Плисецкой

Вероятно, и саму сценку Анненков подсмотрел в том же издании. В февральском номере под рекламой Sunbeam помещен блок с пальто-тренчкотами компании Burberry, очень в тот период модными. На рисунке слева британский офицер, справа чуть поодаль — дама в шляпе, манто и черных мехах, полуобернувшись в сторону офицера. Композиция схожа. Во всех других номерах журнала The Sphere опубликованы рекламные блоки с другими изображениями. Получается, свой рисунок он создал, вдохновляясь февральским номером журнала Sphere и рекламой модных тренчкотов.

Пока Анненков наслаждался жизнью, кутил и работал без устали, в Петрограде началась революция. Сперва — весенний политический хаос, «волынка» — побег солдат с войны, забастовки рабочих, голодные, лающие хвосты очередей. Потом Керенский — бобрик стриженых волос, коричневый френч, бонапартовская рука за бортом и полный по всем фронтам провал летнего наступления. В октябре пришли большевики.

Юркий Анненков сориентировался быстро. Примкнул к большевикам, вернее, к их просвещенной части, художникам, литераторам, искусствоведам, композиторам, поэтам, выразившим солидарность с товарищами политиками и готовность влиться в борьбу за свободное искусство и счастливую жизнь. «От революции мы ждали новых впечатлений», — запишет он позже.

Впечатления были контрастными, и работа тоже. Приходилось бегать по кабинетам, придумывать красочные шествия, орать на скудоумных рабочих, пить и пилить с ними бревна, мерзнуть на митингах и отогреваться лекциями для учащихся художественных мастерских. Учащиеся читали по слогам и стыдливо потели при виде живописных Венер.

По заданию исполнительного комитета рабочих и солдатских депутатов Анненков подготовил массовое зрелище в пользу русских военнопленных, посвященное эпохе Великой французской революции. Он участвовал в выставках, боролся за организацию всероссийского профессионального союза работников искусств. В октябре восемнадцатого он — председатель баснословной «флажной комиссии» в Москве. Его задача — подготовить оформление Красной площади к годовщине революции. Анненков носится из Наркомата имуществ в Моссовет, из Моссовета в кремлевские кладовые, из кладовых в художественные мастерские, оттуда — прямиком на площадь. И так ежедневно десятки раз, без отдыха, без сна. У него в подчинении «десятки портных», в его распоряжении «многие тысячи аршин материи».

Москва должна быть красивой и красной. Ленин покажет народу мощь молодой республики. И не важно, что войска недавно с фронта и одеты кое-как, что красная авиация, которая по сценарию будет слать привет из завоеванного поднебесья, представлена одним фанерным аэропланом, что у Наркомата имуществ нет даже гранита на памятную юбилейную доску (ее слепили из цемента), что в Москве голод, холод, политический хаос.

Трещит телеграф, трещат телефоны, Ленин трещит — шлет приказы во ВЦИК. Москва должна быть красивой и красной. Анненков носится по столице, готовит ей новое революционное платье.

К 7 ноября Красная площадь должна быть готова. Сценарий такой. Столица в празднично-траурном убранстве. Венки, лозунги, плакатная живопись. Трибуны в кумачовых полотнищах. Оркестр возвещает начало парада. Маршируют войска, гудит авиация, затем идут штатские (рабочие, химики, инженеры) и за ними — члены IV съезда. Ленин открывает цементную доску «в память погибших за мир и братство народов» и, поднявшись на трибуну, кричит победную речь.

Почти все так. Почти все сделано. Анненков дико устал, едва держался на ногах — он не спал целых две недели! Так он написал в «Дневниках моих встреч», предаваясь, конечно, милому мемуарному хвастовству. И в них же упомянул об истинно героическом поступке. Несмотря на дефицит материалов, он умыкнул из-под самого носа Наркомата имуществ несколько аршинов кумачовой ткани. Радовался как юнец — будет подруге отличное платье. Но в последний момент (как бывает в хорошо придуманных историях) ему позвонил сам Николай Подвойский, член Реввоенсовета. Диспозиция меняется, срочно нужны дополнительные трибуны для десятка, нет, для сотни членов правительства и других официальных лиц. «Товарищ Анненков, быстрее, полагаемся на вас, не забудем», — и гудки в телефонной трубке.

Делать нечего, Анненков бежит с рабочими и саперами в беспробудную мерзлую ночь — строить тумбы, подмостки. Кумачовой ткани не хватает. Художник скрепя сердце выстеливает перед трибуной и на ступенях тот самый прибереженный красный текстиль. В 9 часов утра, пишет Анненков, «Ленин зашагал по несбывшимся платьям подруги». Живописная картина, кровавый апокалипсис — мода под полусапожками вождя, платья обернулись лужами крови. Кажется, вся история придумана именно для этого красочного мемуарного эффекта, для этой последней впечатляющей фразы.

Ведь не было «десятков портных, шьющих многие тысячи аршин», упомянутых Юрием Павловичем. Да и самих тысяч аршин не было. Подтверждает это переписка между Управлением московскими народными дворцами и наркомом имуществ. Они учитывали каждый метр ткани и канатов. К примеру, 4 октября Управление сообщает Наркомату, что оно может выделить для проведения празднования 5 тысяч аршин красного сукна для украшения Кремля, но «сукно должно быть использовано в полном виде и возвращено в кладовые в полной сохранности». Контроль был жесткий, времена жестокие, положение Анненкова шаткое. Вряд ли бы он, такой осторожный и предупредительный, рисковал карьерой и жизнью ради нескольких аршин материи «для подруги».

Но картина, им нарисованная, зрелищна. Ботинки вождя, топчущие «несбывшиеся платья», — превосходная метафора. Одна из лучших в литературном творчестве Юрия Павловича.

«Москва была самой большой ведеттой, которую я одевал», — писал мастер и, конечно, лукавил. Что такое тысячи аршин красного сукна против десяти тысяч петроградских статистов и сцены размером с Дворцовую площадь? Москва была старлеткой, Петроград — настоящей, немного уставшей звездой, требовательной и дорогой. Петроград не прощал ошибок. Юрий Павлович это знал. И пытался не делать ошибок, работая в искусстве площадной пропаганды. Этот вид творчества тогда, в голодное лютое время военного коммунизма, был единственной разрешенной отдушиной. Анненков бессовестно кайфовал — от масштабов, огней и красок, от своего высокого положения и подчиненных ему масс, которых можно было превратить в гайки и винтики подвижного футуристического представления.

Именно таким было массовое шоу «Взятие Зимнего дворца», представленное 7 ноября 1920 года. Главным режиссером назначили Николая Евреинова. Ассистентами были Николай Петров, Александр Кугель, Константин Державин, а также композитор Дмитрий Темкин. Музыку написал Гуго Варлих. Юрия Анненкова выбрали главным художником.