Константин Симонов - Записки молодого человека

Но как раз потому, что с Рыбачьего и Среднего контролировались морские пути, оказалось очень трудным оборонять их с суши, со стороны пере­шейка. Здесь все орудия, все батареи были установ­лены так, чтобы отражать атаки с моря, А некото­рые орудия вообще стояли на неподвижных тумбах и поддавались перемещению с величайшим трудом. На самый перешеек к началу войны у нас не было направлено ни одного орудийного ствола. Сухопут­ная линия, обороны проходила не по перешейку, а по материку, дальше, западней перешейка. Никак не предполагалось, что немцы могут дойти до пе­решейка по суше.

В течение суток на полуостровах все было под­нято на ноги. За ночь на руках, через скалы ар­тиллеристы перетащили тяжелые орудия на та­кие позиции, с которых они могли бить по пере­шейку.

Это была титаническая работа. Легко задним чис­лом говорить о ней, но трудно понять, как она бы­ла сделана, когда смотришь на эти скалы и на те позиции, на которых теперь расположена артилле­рия.

Утром немцы, сбивая на Муста-Тунтури наше слабое охранение, стали скатываться с хребта вниз, устремляясь на полуостров. Вот здесь-то, на ска­тах хребта, их и встретила огневым валом артилле­рия. В том числе и тяжелая. Вся, которая уже была повернута к этому времени. Остальную про­должали повертывать.

Полковник Красильников, забрав с Рыбачьего по­луострова полк охраны, по частям перетаскивал его на Средний и бросал в бой. Он вытащил на перед­ний край все, какие только были здесь, пулеметы. На перешейке к середине дня было сосредоточено так много артиллерийского и пулеметного огня, что немцы, уже перевалив через хребет, не смогли с него спуститься. Скаты хребта, обращенные в нашу сторону, стали местом большого кровопро­лития.

Линия обороны так и проходит по этому хребту, по тем его местам, где были остановлены немцы. И с тех пор все, что происходит на Среднем полу­острове,— это ежедневные кровавые схватки боевых охранений, поимка "языков" и постоянные глубокие разведки в немецкий тыл. Иногда большими груп­пами.

Там, где были остановлены немцы, теперь перед нашими позициями — проволочные заграждения и минные поля. Но все это саперы сделали уже потом, под немецким огнем. А в первые дни боев на пере­шейке не было ровным счетом никаких укреплений.

Однако вернусь к рассказу.

В этот первый день мы решили поехать на самый краешек Среднего полуострова, в бывшее финское курортное местечко, откуда хорошо виден Петсам- ский залив, а в ясные дни, говорят, видно даже и побережье Норвегии, до которого отсюда всего не­сколько десятков миль.

Меня в этой поездке интересовали главным обра­зом наши торпедные катера, которые стояли на­дежно спрятанные в одной из бухточек полуостро­ва и совершали оттуда вылазки к Петсамо и к бе­регам Норвегии.

Шабунин решил поехать вместе с нами и на случай встречи с зайцами, которых, как он гово­рил, здесь великое множество, взял с собой дву­стволку.

Мы доехали на машине до второго перешейка, ко­торый соединял Средний полуостров с Рыбачьим. В свое время там собирались прорыть канал, кото­рый позволил бы судам не огибать Рыбачий, а про­ходить, если можно так выразиться, сквозь него, на сотню с лишним миль сокращая путь между Мурманском и норвежскими портами. Теперь, во время войны, конечно, об этом канале все забыли. Вышло даже к лучшему, что он так и не был прорыт.

На перешейке в сложенных из камня землянках стоял саперный батальон. Нам пришлось оставить здесь машину: дальше на ней в том направлении, куда мы должны были добраться, проехать было нельзя,— и мы стали ждать, когда нам дадут ло­шадь и сани.

Комиссар саперного батальона сначала сам рас­сказывал нам о том, как его ребята под огнем ук­репляли перешеек, а потом позвал одного из своих лучших саперов, казаха по национальности. Это был среднего роста, щеголеватый парень лет двадцати пяти, с красивым раскосым девичьим лицом. Он хо­дил в легких, до блеска начищенных сапожках, в гимнастерке с портупеей и без верхней одежды. Ко­гда его спрашивали, не холодно ли ему, отвечал: "Ни в коем случае". Он говорил по-русски с силь­ным акцентом и, рассказывая о своем участии в боях, почему-то особенно напирал на то, как важно в боевых условиях быть легко одетым, лазить по скалам не в шинели, а в фуфайке. Слово "фуфай­ка" он произносил как "пупайка", а о себе говорил во множественном числе: "приказали", "пошли", "вы­полнили приказ". Он был хороший, храбрый парень, и все, что он рассказывал, совершенно явно было чистой правдой, но я несколько раз еле удерживал­ся от улыбки из-за этой его "пупайки" и употреб­ления глаголов во множественном числе.

После разговора в землянке у саперов мы сели в сани и поехали дальше. Дорога шла в гору, но ло­шадь бежала довольно резво. Своеобразие дорог здесь в том, что они одновременно и русла ручьев. В зимнее время их то заносит снегом, то опять обнажает ветрами их каменное дно, по которому де­ревянные полозья саней тащатся со скрипом и скре­жетом.

Мы ехали то по камням, то по мелкой воде, то снова по камням. Два раза нам приходилось выле­зать из саней и с ходу протаскивать их через бы­стрые горные ручьи. Мороз крепчал, и мы то и дело вылезали из саней, чтобы побегать и отогреть за­мерзшие, промокшие во время переправ ноги.

Здесь, немного повыше, на скалах, уже не было ни­какой растительности. О том, как сурова здесь природа, может дать представление одна подроб­ность. Вдоль дороги шла постоянная телефонная линия на столбах. Чтобы здешние ветры не вырвали и не сломали столбы, они ровно до половины своей вышины обложены пирамидами камней.

Изрядно замерзшие и усталые, мы добрались до места уже перед самым вечером. На то, чтобы про­ехать всего двенадцать-тринадцать километров, ушел почти целый день.

Бывший финский курортный поселок представлял собой живописное зрелище, которое запомнилось мне по контрасту со всем остальным, что я видел на полуостровах. Вода темно-серая, почти черная. И на этой черной воде у маленького причала — стального цвета торпедные катера. Где-то далеко­-далеко над черной водой виднеется финский берег. А сзади, когда обернешься, на полуострове всюду кругом — абсолютно белые горы, покрытые снегом. И среди этого снежного пейзажа — два десятка чи­стеньких, нарядных, похожих друг на друга финских домиков ярко-кирпичного цвета, с белыми налични­ками рам и дверей. Аккуратные, маленькие, похо­жие на игрушечные домики.

До финской войны здесь был рабочий курортный поселок. Сюда приезжали отдохнуть, посмотреть на северное сияние, порыбачить и поохотиться на зай­цев. Теперь это крошечное курортное местечко было самой крайней северной точкой гигантского фронта. И в одном из этих домиков помещался штаб отряда торпедных катеров.