В Морозов - Дети военной поры

Мать позвала Жору, но тот вдруг закричал:

— Никуда я не пойду! Здесь останусь. Скоро папа вернется! Он сказал, война скоро кончится…

Теперь не понять, как все вышло тогда, как она выпустила мальчика из глаз, как потеряла его.

Война окончилась не скоро, разлучив их на тридцать семь лет. Но тогда этого не знали ни уходившая с младшими на восток мать, ни сын, спрятавшийся в доме, который, можно сказать, был уже по ту сторону фронта.

Он лежал, уткнувшись в подушку, и плакал. Звал в мыслях отца, еще не понимая, что с этих горестных минут началась его — не Георгия и не Кругленко — вторая жизнь.

Пройдет несколько часов, он выйдет на улицу и отпрянет назад, увидев проносящиеся мимо мотоциклы с колясками и мотоциклистов с закатанными рукавами. Он переживет невообразимо долгие дни и особенно ночи одиночества. Встретит польскую женщину Брониславу Хайновску, которая приютит на время его, сына комиссара, а затем переправит в деревню, туда, где безопаснее. Там, в деревне, его возьмут в свою семью Варвара и Болеслав Чихацкие, спасут и укроют. Он будет помогать им по хозяйству, а еще — молчать («Никому ни слова, — повторяли они, и он понимал почему. — Ни о том, как тебя зовут, ни о том, кто твой отец»). Он станет приемным и единственным сыном Чихацких, и ему дадут имя приемного отца — Болеслав. Вместе с ними в феврале 1943 года он поедет за Буг, на польскую землю, по дороге попадет в заСаду гитлеровцев, полосовавших людей очередями, и чудом останется жив. После войны окажется в деревне Забудново, где родители получат от народной власти земельный надел. Узнает пот и соль крестьянского труда. Похоронит отца и мать, умерших в одну неделю. Приведет в дом жену Катерину. Станет отцом восьмерых детей, дедом четырех внуков — и всю эту выпавшую на его долю еще одну жизнь будет помнить имя свое.

И — искать.

Он писал запросы, обращался в польский Красный Крест, в Советский Союз — писал письма в города, где, как он помнил, служил перед войной отец. Получал ответы с неумолимым «неизвестно». Но не терял надежды и писал снова. Пока, наконец, не наступил тот буднично начавшийся мартовский день, когда почтальон подал ему письмо, начинавшееся словами: «Дорогой наш Георгий!»

На конверте был обратный адрес: УССР, Кировоградская область, Александрийский район, село Войновка.

Время испытывало его, меняясь только в измерении. Тридцать семь лет не знать, где твои мать, отец, братья, сестра. Два месяца ждать встречи, улаживая формальности, заканчивая неотложные дела, собираясь в дорогу. Два дня ехать, пересаживаясь с поезда на поезд, а потом автобусом.

Сын Казимеж и дочь Алиция, поехавшие вместе с ним, сидели в автобусе молча, ни о чем у отца не спрашивали. А он все время смотрел в окно, надеясь узнать село, в котором давным-давно, еще пятилетним мальцом, гостил летом у бабушки. Увы, он не смог бы его узнать хотя бы потому, что там, на вокзале в Александрии, волнуясь, не спросил, в какую сторону следует ехать. И это продлило их путь (и его ожидание) еще на несколько часов.

Пока ждали автобус в обратную сторону, Чихацкий думал о письме, которое получил из Ленинграда от дяди — Кругленко Григория Васильевича. Тот просил непременно предупредить о приезде, поскольку сам тоже решил поехать в Войновку, чтобы как-то подготовить Прасковью Кондратьевну к встрече.

На этот раз, как только сели в автобус, Чихацкий попросил сказать, когда будет Войновка.

— А вам на какой остановке выходить? — спросила кондуктор. — В начале села или в центре?

Он подумал и ответил:

— В центре.

И угадал. Они вышли из автобуса и сразу узнали школу и памятник, о которых читали в письмах. Оставалось пройти совсем немного вперед, по улице Ленина.

Дядя Гриша ввел его в сени, попросил подождать и пошел в комнату. Чихацкий слышал приглушенный голос:

— Паша! Пойдем-ка на минуту со мной.

Мать вошла. Георгий рванулся к ней, обнял и, не пытаясь сдерживать слезы, проговорил:

— Прости!

…И часу не поспал первые три ночи в Войновке. В доме все затихало, он лежал, не сомкнув глаз, повторяя и повторяя в памяти рассказ матери о прожитом с того первого дня войны.

С тремя детьми она добежала до казарм и увидела грузовик, на который укладывали снаряды. Брать ее сначала не хотели: «Куда ты, здесь же снаряды!», — но она настояла. Доехала до Ковеля и попала в бой. Она сидела на дне окопа, прижав к груди Толю. Двух остальных ребят разобрали здесь же, в окопах, солдаты. Рядом с ней убило пулеметчика, и она минут десять вела огонь по приближающимся врагам. В минуту затишья ее довели до станции и вместе с детьми посадили в поезд, который шел в сторону Киева. В пути их жестоко бомбили.

Только добравшись до Войновки, она ненадолго перестала беспокоиться за тех троих, что были с ней. Мысль о четвертом уже стала нескончаемой болью. Потом и в Войновку пришли фашисты, и кто-то донес на нее. В дом приходили гестаповцы, били, угрожали расстрелом…

Они пришли снова после той ночи, когда в окно кто-то постучал и Прасковья Кондратьевна, прильнув к окну, увидела в темноте лицо мужа. Старший политрук Кругленко в первых боях на границе был ранен, потерял сознание и очутился в лагере для военнопленных. Через несколько дней организовал побег, скрывался в лесах, пока зажила рана, затем двинулся к линии фронта. По дороге не мог не заглянуть в Войновку — увидеть жену, детей.

Фашисты нагрянули на рассвете, оцепив хату с трех сторон. К четвертой, задней, стене вплотную подходило поле, в ней было окно, закрытое высокой кукурузой, и гитлеровцы его не заметили. Это спасло отца: он выпрыгнул, прополз через поле, пересек кладбище, за которым был лес.

Он снова продолжал свой боевой путь. Увидел падение Берлина. Закончил войну, участвуя в разгроме Квантунской армии, вернулся в Войновку и узнал о том, что жена чудом избежала расстрела, что один из его сыновей — Вася — умер во время оккупации, а старшего — Георгия — война занесла в бесконечный список пропавших без вести. Они разыскивали сына, писали запросы, ездили во Владимир-Волынский, где не оказалось никого, кто мог бы что-нибудь знать о Георгии. В 1973 году фронтовые раны свели отца в могилу.

…Рассказ матери сплетался с собственными воспоминаниями Георгия, сон не шел к нему. И ночь — июньская, украинская, короткая, в сиянии звезд — казалась ему по-зимнему долгой и томительной.

Зато дни дарили радость. Быть после стольких лет разлуки с матерью, говорить с сестрой Тамарой, братом Анатолием — офицером, приехавшим в те же дни в Войновку, с дядей Гришей. Сколько же сразу нашел он родных и близких! Как подсчитали на семейном совете, тридцать восемь человек — от воспитанников яслей до заслуженных пенсионеров.

Впрочем, как близкого его встречали все жители села. Приглашали в гости, расспрашивали о жизни, рассказывали о своих делах, водили по улицам, фермам, полям, что-то дарили на память.