Александр Подобед - Подвиг, 1983 № 23 [альманах]

В этот день нам предстояло, отразив атаку противника, освободить Барилово. Чем же запомнился мне этот день, рядовому Уральского танкового корпуса? Стал я очевидцем танкового боя, в котором с нашей и немецкой стороны сошлись, как говорили потом, до трехсот машин. А вначале казалось, что день обычный.

В наших окопах разместились бронебойщики ПТР, и на душе повеселело — если пойдут танки, то уже не одни мы впереди со своими гранатами. Справа от меня занял к тому же позицию Виктор Кирьянов — комсорг роты ПТР, знакомый мне по комсомольской работе. Было с кем и словом перекинуться.

Как водится, переждали бомбежку, артналет, приготовились встретить танки. И верно, они не заставили долго ждать. Шли двумя цепями. На танках второй цепи и десант проглядывался.

На глазах у меня ранило Кирьянова, когда танки накрыли нас осколочными. Уже раненный, перешиб Виктор гусеницу двигавшегося на нас танка. В этот момент Виктора снова ранили, и он умолк. А танки подползли метров на 100―150.

Несмотря на плотный противотанковый огонь, первая цепь прошла вплотную к нашим позициям. На моем направлении «тигр» оказался в 10―15 метрах от ячейки. Помню, он был в грязи, а гусеницы его ярко сверкали. Я бросил одну гранату, кто-то еще две. Чья попала — не знаю. Первую цепь машин мы задержали, но двигалась вторая, с десантом. Комплекты гранат все уже израсходованы, во всяком случае, на нашем направлении.

К счастью, из глубины обороны появились и наши тридцатьчетверки. И началось! Машины сошлись лоб в лоб на ничейной полосе. Мы увидели чисто танковый бой, в котором пешему человеку делать нечего. Впрочем, за всю войну последующую я таких боев больше не видел.

Танки наезжали друг на друга, расстреливали друг друга в упор. Мы же вели огонь из окопов по метавшимся в дыму десантникам и танкистам противника, покинувшим подбитые машины. Казалось, горит все поле…

Много лет спустя я с удивлением прочитал в воспоминаниях некоторых добровольцев, что в тот день постоянно шел мелкий дождь. Но я не запомнил дождя.

Лязг гусениц, рокот моторов, раскаты орудийных выстрелов — все это продолжалось около трех часов. Немецкие танки то откатывались назад, то переходили наши траншеи. Мы же, окутанные дымом и гарью, зарывшись в землю, ожидали появления противника с любой стороны. Наконец наша техника пересилила. Следом за тридцатьчетверками перебежали мы перепаханное гусеницами, залитое горящим топливом поле, на котором всюду возвышались черные, гудящие от пламени машины.

С ходу прошли с техникой до реки Нугрь, и здесь танки остановились, потому что река оказалась глубокой для форсирования с ходу, а мы для начала, скорехонько закрепляясь, стали окапываться.

Первым форсировал Нугрь под прикрытием огня взвод старшего сержанта Ефимцева. На наших глазах ребята переплыли Нугрь и завязали в траншее рукопашную.

Когда мы переплыли реку, то отчетливо были слышны сквозь треск автоматных очередей крики немцев и ругань наших ребят. Мы поспрыгивали в траншею справа от Ефимцева. На счастье, траншея в этом месте пустовала. Но за первым поворотом на меня выбежал враг, которого я опередил, выпустив очередь. А следом выскочил наш доброволец Кустов и, увидев, что немец мертв, выругался. Он его хотел взять живым, потому что нам дали такой приказ, а я о нем позабыл. Также нам приказали изымать у убитых документы и письма, чтобы установить номера частей, действующих перед нами. Мы обыскали убитого и наткнулись на кисет! Тот самый кисет, с надписью «Дорогому уральскому добровольцу!», который достался Григорьеву. Мы еще все по кругу закуривали из этого кисета. После перекура Григорьев так и не нашел его. Двух суток не прошло, а кисет с берега Орса перекочевал к немцу на берегу реки Нугрь! Я кинулся искать Григорьева, которого из виду потерял, и не нашел. Мне сказали, что Григорьев погиб еще перед Нугрью… (Кисет этот я взял себе, и прошел он со мной все боевые дороги от Курска до Берлина, а затем до Праги.)

Окончательно закрепились мы на берегу реки, когда переправился к нам весь батальон. Однако вперед идти без техники бессмысленно, мы лишь отбивались огнем стрелкового оружия, да пушки поддерживали нас с противоположного берега.

На участке нашей роты вперед выдвинулся для прикрытия расчет пулеметчика Орлова. Огонь вел удачно. Немцы никак не могли организовать атаку и решили забросать Орлова минами. Орлов замолчал. Меня послали передать ему, чтоб отходил. Когда я дополз, то обнаружил, что второй номер убит, а Михаил ранен в голову. Перевязав его, я предложил переменить позицию. Но он отходить отказался, увидев, что пулемет цел:

— Зачем? Ты что, с ума сошел? Отсюда мы их всех перещелкаем!

Я остался с ним за второго номера. Еще атаку мы отбили, но нас снова накрыли минами. Михаила вторично ранило в грудь. Опять перевязка. Он еще попробовал вести огонь, но силы иссякли. И снова мины. Пулемет разбило. Теряя сознание, Михаил наказал мне: «Напиши моим, что и как…» (Наказ его я исполнил, написал его сестре, получил от нее два письма, а потом наша связь оборвалась. Кстати, Михаил Орлов посмертно награжден орденом боевого Красного Знамени.)

Я же так и остался на позиции Орлова, потому что из-за огня обратно не было никакой возможности выбраться. Нас больше не атаковали, но обстреливали нещадно и постоянно. Все время я боролся со сном, навалившимся на меня из-за усталости: сколько за день пережито! Танковый бой, форсирование Нугри, взятие траншеи. Кроме того, за все дни на передовой если и спал, то в лучшем случае час-полтора в сутки. А сколько таких суток уже прошло?

Время от времени выливал из фляжки на лицо воду, чтобы прийти в себя. Тут заметил, что наша техника стала переходить Нугрь.

За танками ворвались мы в деревню, которую немцы не успели сжечь — это, запомнилось мне, была первая сохранившаяся от разрушений деревня. Здесь мы начали окапываться и заночевали, отбив две или три атаки.

В полной темноте со стороны противника открыли сильный огонь. Наши окопы мгновенно ожили, мы изготовились к бою, но столь же внезапно перестрелка затихла. Прошло еще минут двадцать, и вернулась на нашем участке разведгруппа. Та самая, что ночью уходила в тыл немцам! Возвратились они с «языком», и нам стала понятна причина перестрелки.

Бой в то утро немцы так и не начали. Начали мы, и довольно поздно — часов в десять. Наступали после артподготовки в качестве танкового десанта — на броне.

Вскоре нас отвели из первой линии в глубину. Здесь к нам прибыл новый комбат — капитан Ишмухаметов. Он поставил нам новую задачу: скрытно проникнуть через линию обороны противника, пробраться в село Злыня и вызвать панику. Выделялась наша рота, насчитывавшая человек 30―40, не больше. Капитан приказал тщательно подготовиться и подкрепиться.